Особенно,... 
136 
— А ты как думаешь?
Натали появилась из клубящейся белизны. Она приблизилась к Кейну вплотную, постояла так, глядя на него с таким видом, словно что-то прикидывала, и вдруг повернулась и вклинилась между его разведенными коленями.
— Что ты делаешь?
— Хочу, чтобы ты осмотрел рану. Как она выглядит?
— Хм… очень неплохо.
— Чешется. Наверное, заживает. Ты не мог бы легонько почесать вокруг?
Кейн охотно повиновался. Натали склонилась лбом на его колено и какое-то время оставалась в этой позе, потом начала поворачиваться на согнутых в коленях ногах. Она двигалась, ладонь Кейна скользила по ее влажной коже, пока не оказалась вместо плеча на груди. Приоткрытые губы звали к поцелую. Кейн и сам не заметил, как склонился к ним. Натали положила ладонь ему на ногу, провела вверх по бедру и мимолетным дразнящим движением коснулась выпуклости на брюках.
— Ты когда-нибудь занимался любовью в воде?
Кейн ощутил, как его плоть, твердея, натягивает брюки.
— Я нет. А ты?
— Тоже нет… но хотела бы попробовать.
Натали снова бросилась в ручей.
* * *
Эшлин Блэкмор вызвал Уильяма и приказал озадаченному слуге отвечать каждому, кто окажется у дверей особняка, что его хозяин вторично подхватил простуду, что он в постели и никого не принимает.
Сразу после этого граф отправился на конюшню. Он был в удлиненном жакете для верховой езды, который обычно не надевал, находя его недостаточно элегантным. Однако на этот раз длинные полы были как нельзя более кстати — скрывали пистолеты. Вонзив серебряные шпоры в бока своего жеребца, Эшлин направил его к холмам позади особняка: путь до Промонтори-Пойнт был неблизкий, не стоило привлекать к себе лишнего внимания. Эшлин решил пробраться задами, далее по заснеженной седловине, уж потом взять курс на северо-восток. Это позволит обогнуть Клаудкасл по широкой дуге и сведет вероятность нежелательных встреч к минимуму. Разумеется, приятнее было бы воспользоваться хорошо расчищенной Парадиз-роуд, но ведь береженого и Бог бережет. Лес можно пересечь повыше ковингтоновской берлоги, им теперь некого опасаться, а оттуда до Эль-Дьенте и Тахомы рукой подать.
Эшлин ненавидел горное солнце зимой. Его зрение было далеко не орлиным, и солнечные блики заставляли глаза слезиться. Из-под копыт жеребца летели вода и жидкая грязь, воздух был влажным, дышалось с трудом. Впервые с самого утра
Эшлина вдруг охватило неприятное тягостное чувство. Он ответил на это тем, что глубже вонзил шпоры в бока вороного. Животное выкатило белки и наддало так, что окружающее неестественно стремительно замелькало перед глазами всадника. Казалось, у его жеребца не четыре, а восемь ног.
Было уже чуть больше одиннадцати, когда Эшлин наконец достиг той точки своего маршрута, где собирался повернуть на северо-восток. Солнце жарило почти по-летнему, он был весь в поту. Шелковая рубашка промокла под мышками, прилипла к груди и спине.
Кругом царила зловещая тишина. За исключением размеренного стука копыт по насыщенной влагой земле, ни единого звука не нарушало ее.
Граф решил, что это подходящий момент для передышки, остановил взмыленного жеребца и спешился. Внезапно его прошиб озноб, мокрая рубашка еще плотнее облепила тело, руки в лайковых перчатках похолодели, каждый мельчайший волосок на теле встал дыбом. В тишине можно было слышать, как вороной тяжело поводит боками. Не выпуская поводьев, Эшлин медленно обвел взглядом сперва уходящий вниз склон, потом скалы над головой.
Ничего.
Тем не менее сердце стучало все чаще, все тревожнее. Что-то как будто коснулось затылка. Эшлин затоптался на месте, бросая панические взгляды то в одну сторону, то в другую.
— Вот ты и пришел, — послышалось в мертвой тишине. — Я знал, что так случится, и ждал тебя.
Глава 38
Эшлин окаменел. Он был готов к чему-то подобному и все же испытал такое потрясение, что на время потерял и способность рассуждать, и дар речи. Он мог лишь смотреть в черные как угли глаза старого шамана.
Ощутив наконец стеснение в груди, граф сообразил, что какое-то время он простоял, перестав дышать,
С минуту он жадно хватал ртом разреженный горный воздух, потом запоздало вспомнил про оружие и выхватил “кольт” из правой кобуры. Это вышло далеко не так ловко, как ему хотелось бы.
— Я… — Он громко глотнул. — Я пришел убить тебя! Он быстро окинул взглядом Тахому: безобразное, словно изваянное из тяжелого гранита лицо; вполне цивилизованный, хотя и по-индейски украшенный наряд — бирюзовая бархатная рубаха; воинственная раскраска, но полное отсутствие оружия, не было даже томагавка. Старый индеец с презрением смотрел на его вычурный, с серебряной насечкой, револьвер.
136 
