Он снова крикнул:
— Ответь мне!
— Поступки других людей к тебе не относятся, — сказала я.
— Разве? Ты очень хорошего мнения о своем отце. Я настаиваю, чтобы ты была такого же хорошего мнения и о своем муже!
— Ты не можешь влиять на мнения людей.
— Увидишь! — сказал он. Потом подошел ко мне ближе и взял за плечи. Теперь ты знаешь, чем я занимаюсь. И что ты предлагаешь сделать?
Я молчала, а он продолжал:
— Я скажу тебе, и ты это примешь. Ты будешь помогать мне во всем, что делаю я, как и полагается хорошей жене.
— Я никогда не буду помогать тебе… убивать. Он с силой тряхнул меня:
— Хватит! Корабль же тонет, и я имею такое же право на груз, как и любой другой.
— Корабль, которому помогли затонуть?
— Разве я виноват, что капитан не знает, как вести корабль?
— Да, если ты намеренно сбиваешь его с пути! Да, ты виноват, что лишил жизни бесчисленное множество людей, чтобы разбогатеть на их имуществе.
— Хватит, глупая! Почему ты должна была спасти эту женщину?
— Потому что я — не ты… убийца! По крайней мере, были спасены две жизни против тех, которые отобрал ты.
— А не слишком ли ты добродетельна, чтобы оставаться под этой крышей?
— Да, я бы хотела вернуться домой.
— Уйти от мужа и детей?
— Я бы взяла детей с собой. Он засмеялся:
— Никогда! Ты думаешь, я разрешу им покинуть этот дом? Или тебе? Они будут воспитаны так, как я пожелаю.
— Ты сделаешь убийцу из моего сына.
— Из моего сына я сделаю мужчину!
— Я заберу дочь и уеду.
— Ты оставишь свою дочь здесь и останешься сама. Есть один урок, который, я надеялся, ты уже выучила к этому времени: господин здесь — я! Твой господин и господин твоих детей. Ты же не подчинилась мне, когда привезла сюда эту женщину.
— Ты не отдавал приказа, чтобы ее не приводили… господин, — добавила я с сарказмом.
— Потому что я ее не видел. Она не принесет тебе добра, будь уверена в этом.
— Я тогда не думала об этом. Она была в беде, и я, как любой нормальный человек, спасла ее.
— Ты дура, жена, и не сомневаюсь, что будешь жалеть о своей глупости. Потому что она такая, какая есть…
— Я хочу остаться одна, хочу уйти.
— Ты останешься здесь, я не отпущу тебя! Сними амазонку!
— Я не хочу!
— А я хочу! — Он сорвал с меня шляпу и бросил на пол, потом схватил за волосы и с силой потянул — это было уже знакомо мне. Я чувствовала, как страсть разгоралась в нем, но в ней появилось что-то новое, как я уже потом поняла. Он хотел преподать мне урок: я должна была запомнить, что я принадлежала ему, что я должна уступать ему, когда и где он захочет. И часто так происходило, когда я в чем-либо оказывала ему сопротивление. Это был его способ подчинять меня себе, и он был эффективен, потому что вызывал во мне желание, совпадающее по силе с его желанием, что свидетельствовало о моей чувственности, о которой я не подозревала до встречи с ним.
И вот сейчас я говорила ему о своем отъезде, а он доказал мне, что я хотела его так же сильно, как он меня. Я не могла обойтись без него, как и он был в этом отношении доволен мной. Было все, как раньше — только с этой разницей. Наверное, мне следовало это понять, но, как и все важное в этой жизни, я осознала это позже.
***
Мария осталась с нами. Ее положение в доме изменилось, и она вела себя как гостья. Она обедала с нами, и ее дочь находилась в детской вместе с нашими детьми.
Я не знала, как это получилось. Колум и я редко обедали одни, но когда это было, нам подавали в комнату, которую я называла «зимней гостиной», как в Лайон-корте, — небольшую уютную комнату, в которой обычно обедали вместо большого зала, где собирались все домочадцы. Иногда, конечно, мы обедали в зале, если были гости, что было довольно часто, и по праздникам — тогда, естественно, Мария была с нами. Но странным было то, что, когда мы обедали в зимней гостиной, Мария тоже была с нами. Я не могла понять, почему Колум мирился с этим?
Я догадывалась, что могли быть две причины: или совесть беспокоила его, во что трудно было поверить, или Мария каким-то образом угрожала ему. Трудно было даже вообразить, что он мог позволить кому-нибудь угрожать ему, но она обвинила его в том, что он был убийцей. Он отвечал за смерть ее мужа — я была уверена, что она путешествовала со своим мужем, — и может быть, даже чувствовал, что должен загладить свою вину.