127 
«Все это, — подумала я, — и Дикон». Мне было очень тяжело, когда я думала о том, что с ней будет, когда Дикон уедет.
***
На следующий день отчаянный шторм, разыгравшийся предыдущей ночью, стих, а на внутреннем дворе Морской башни была порка.
Об этом нам рассказала Мэри со страдальческим выражением лица. Я понимала, что она вспоминает, как ее Джон Левард был так же унижен. Этот слуга, говорят, оскорбил хозяина. Это было ужасным событием. Слугам Морской башни было приказано собраться во внутреннем дворе и наблюдать за поркой. Женщины не смотрели: они расселись и занялись приготовлением мазей и бинтов, чтобы обработать раны страдальца, когда его отвяжут от столба и без сознания оттащат в башню.
Порки случались редко, что, без сомнения, делало их более устрашающими. Последняя была, когда били Джона Леварда. Я знала, что Мэри так и не смогла пережить это, а также того, что потом мой отец целый год не давал им разрешения пожениться. Он сказал Джону, как Мэри рассказала Сенаре, что не хочет иметь непослушных слуг, и, пока Джон не подтвердит свою преданность, он не может жениться. Я иногда наблюдала за лицом Мэри, когда упоминалось имя отца, и видела отчаянную ненависть в ее глазах.
Весь день в замке было тихо: все обсуждали порку. А через несколько дней пришло хорошее известие. У нас появился гость. Он хотел увидеть моего отца и лично поблагодарить его. В ночь шторма его судно едва не потерпело кораблекрушение на «Зубах дьявола», но он вовремя увидел предупреждающие огни. Если бы не это, его корабль, гонимый ужасным ветром, без сомнения, разбился бы. Это было как деяние Бога. Корабль плыл прямо на скалы, когда он успел увидеть огонь. У него были причины быть благодарным Касвеллинам. Груз, который он вез, был одним из самых богатых, которые он когда-либо перевозил: золото, слоновая кость и пряности из Африки. Гость целый день просидел, выпивая с отцом. Кроме того, он заявил, что отправил несколько бочек прекраснейшего красного вина для слуг.
Когда я обдумала это, я вспомнила, что это ведь я зажгла светильники. Я не смогла удержаться, чтобы не рассказать об этом Сенаре. Когда мы разговаривали, вошла Мэри.
— Мне очень приятно, — сказала я, — что я спасла этот корабль. Той ночью кто-то забыл зажечь светильники. Слава Богу, что какое-то чувство послало меня туда как раз вовремя.
Сенара и Мэри пристально посмотрели на меня.
Мэри сказала:
— Значит, это были вы?
— Однако, — воскликнула Сенара, — тогда вино должно быть твои! — Потом она добавила:
— Но если ты расскажешь об этом отцу, будут неприятности.
Что она имеет в виду? Конечно, будут неприятности: то, что светильники были не зажжены, означало, что кто-то не выполнял своих обязанностей. Такой промах мог стоить многого, а мне не хотелось новых порок во внутреннем дворе башни.
Через неделю пришла новость из Лайон-корта. Моя бабушка захворала и вспомнила, что уже давно не видела меня. Отец сказал, что я могу поехать навестить ее, и впервые Сенара не настаивала на том, чтобы сопровождать меня. Я объяснила это так: если бы она поехала, то не смогла бы совершать свои теперь регулярные визиты в Лейден-холл и скучала бы по Дикону.
Я нашла бабушку слабой, но она изрядно взбодрилась, увидев меня. В Девоне весна наступает рано, и мы могли сидеть в саду. Я была счастлива, что вижу ее, но мне было грустно, когда я вспоминала, как мама любила кормить павлинов, как они подходили к ней, чтобы с высокомерным видом взять горох, который она предлагала им.
Бабушка хотела знать о жизни в замке, и я с удовольствием рассказала ей, как обнаружила, что светильники на башне не зажжены и как своим поступком спасла корабль. Бабушка посчитала эту историю замечательной и заставила меня повторить ее несколько раз. Она спросила про отца и мачеху, счастливы ли они вдвоем? Я считала, что счастливы. Отец — не тот человек, который будет страдать молча, а что касается мачехи, то по ней ничего невозможно понять, но она выглядела, как обычно.
— А Сенара?
— Сенара интересуется семейством пуритан, поселившихся неподалеку от нас.
— Сенара и пуритане? Это невозможно!
— Сенара такая странная. Иногда мне кажется, что я совсем не знаю ее.
— Но все же вы очень любите друг друга.
— Да, как сестры.
— Ты с ней ближе, чем с Коннеллом?
— Я думаю, это потому, что Коннелл — юноша. У нас с ним никогда не было ничего общего.
127 
