— Ничего, что не мог бы исцелить кофе, — ответила она, внимательно следя за своим голосом.
Двумя огромными шагами Боб пересек кухню. Протянул к ней руку, прежде чем вспомнил подробнейшие наставления Рафа о прикосновениях к ней.
— Я собираюсь проверить, нет ли у тебя температуры, — замешкался Боб, медленно поднимая руку к ее лбу.
— Нет.
Алана не отпрянула назад, когда брат дотронулся до нее. Наконец она могла четко видеть его, кошмары не застилали глаза.
Огромная ладонь Боба с удивительной нежностью ощупала лоб Аланы.
— Ты холодная, — произнес он, напуганный прохладой ее кожи.
— Правильно. Никаких признаков лихорадки. — Голос Аланы был такой же дерзкий, как и улыбка, которой она его наградила. — Ты не видел Рафа?
Боб сощурил глаза.
— Он уехал.
— Уехал?
— Он сказал, что получил по радио неприятное сообщение с ранчо. Кому-то срочно нужна его помощь. Сказал, что пришлет нам радиограмму, как только доберется домой.
— Когда?
— Отсюда достаточно долго добираться верхом до его дома, даже на его пятнистой лошади, привыкшей к горным тропам. К вечеру, наверное.
— Когда он уехал?
— Около часа назад. Почему ты спрашиваешь?
— Просто так, — ответила Алана сухим сдавленным голосом. — Просто интересно.
— Что-то произошло между вами? Раф выглядел так же неприступно, как и ты.
Алана странно хохотнула.
— Ты знал, что Раф был в горах четыре недели назад? — спросила она. Боб подозрительно взглянул на нее. — Он был на Разбитой Горе, когда погиб Джек, — настаивала Алана.
— Конечно, был. Как, думаешь, ты выбралась оттуда после того, как была покалечена?
— Что? — прошептала Алана.
— Ну-ну, сестренка, — улыбнулся Боб, несмотря на охватившее его волнение. — Ты же не могла пройти три мили по обледенелым горным тропам с сильно вывихнутой лодыжкой. Буря распугала всех лошадей, и Рафаэль тащил тебя на спине. Если бы не он, ты бы погибла там, так же, как и Джек.
— Я не помню, — вздохнула Алана.
— Конечно, нет. Ты была вне себя от шока. О, черт, держу пари, ты даже не помнишь, как шериф Митчел приземлился на озере и вывез тебя оттуда в самый разгар бури. Митч рассказывал мне, это был самый фантастический полет, который он когда-либо совершал.
— Я не помню!
Боб улыбнулся и нежно похлопал Алану по плечу.
— Не стоит из-за этого так волноваться, сестренка. Никто и не ожидает, что ты вспомнишь какие-либо подробности о своем спасении. Когда я приехал в госпиталь, ты даже не узнала меня.
— Я… не…
— Да нет, вспомнишь, — сухо закончил Боб. — Гипотермия [2] поможет тебе в этом. Со временем поставит мозги на место. Помнишь, как мы полезли в горы за тем сумасшедшим альпинистом? К тому времени, когда мы нашли его, он соображал хуже цыпленка. И насколько ему стало лучше после того, как мы отогрели его.
Алана взглянула в очень темные глаза брата, глаза, похожие на ночь, только более ясные, теплые.
Глаза такие же, как и её собственные до того, как она потеряла память.
Но Боб помнит, а она нет. Даже когда он рассказывает ей, она едва может поверить в то, что слышит.
Это похоже на чтение о чем-то в газете. Далекое. Но вполне реальное.
Раф нес ее вниз с Разбитой Горы.
Она не помнит.
Неудивительно, что Раф не рассказал ей, что случилось. Рассказ не принес бы пользы. Услышать — это не одно и то же, что вспомнить, знать.
Раф спас жизнь Аланы, а она даже не знает об этом. Он тащил ее вниз по этой предательски опасной тропе, лед и темень вокруг, рисковал ради нее собственной жизнью.
А ей казалось, что этого никогда и не было.
— Раф ждал, что ты все вспомнишь после побега из госпиталя, — заметил Боб.
— Нет, я не вспомнила.
Она не вспомнила, не звала Рафа, даже не знала, что он ждал на Разбитой Горе. Ждал ее.
— По-видимому, — выдохнул Боб, — Раф вычислил это для себя. Поэтому он и терзал меня, чтобы я заманил тебя домой.
Алана ошеломленно кивала головой. Она приехала домой. И Рафаэль обращался с ней необыкновенно нежно, с полным пониманием, не требуя ничего, отдавая все. Когда пребывание в горах пугало ее, он извинялся, как будто именно он нес ответственность за все.
Уинтер настолько близко воспринял ее боль и страдания, что в это трудно было поверить. Насколько мог, вселил в нее надежду и уверенность. И ни разу ничем не выдал той боли, что она ему причинила. Он любил ее, заботился о ней, дал ей все возможное, кроме воспоминаний. Никто не может вспомнить за нее.