63 
В центре комнаты находился стол мистера Бантера, «Билли», который руководил нашей деятельностью.
Работа была несложной, я освоилась буквально в считанные дни и быстро вошла в ритм здешней жизни, деля горе и радость с остальными. У Мэриан Оуэн был, оказывается, как она говорила, единственный порок: она играла на скачках.
— Шиллинг или два там, здесь… ну, чтобы жизнь не была так тосклива. Глядишь, иногда и выиграешь.
И когда такое случалось, нас всех приглашали в кафе «Рояль» или другое подобное заведение, где мы много шутили по поводу «ипподромных миллионеров». К сожалению, такие выигрыши были редки, но это делало их более ценными.
Флоретт принесла альбом с вырезками. Это были снимки актрис и описания их пути к славе. На первой странице была наклеена вырезка из газеты, в которой говорилось, что мисс Флоретт Филдс завоевала первое место на конкурсе певцов в мюзик-холле «Империя», и что огромное впечатление на публику произвело исполнение ею песен «Белые скалы Дувра» и «Когда кончился бал», и что ей присужден приз в пять фунтов. В конце заметки была написано: «Удачи тебе, Флоретт».
Мы восхищенно просмотрели альбом, и я сказала ей, чтобы она не наклеивала вырезки из газет о других артистках, а оставила бы место для заметок о себе самой.
Ей было очень приятно услышать это, и она признала, что альбом всегда рядом с ее постелью. А вдруг бомбардировка?
Думаю, что вырезка из газеты о победе на конкурсе была самой ценной вещью для Флоретт.
И мы никогда не переставали смеяться, когда Пегги, чем-то обиженная, вдруг восклицала: «Ох, да хоть бы кто-нибудь взял меня в качестве щенка!»
Да, в то время нас радовали самые малые вещи.
Был март. Я уже два месяца работала в министерстве. Мама говорила, что это было лучшее, что я могла сделать, и Дорабелла соглашалась с ней.
Мне приносили радость часы работы, ведь меня окружали такие замечательные люди. Например, Мэри Грейс восхищала всех своим умением рисовать. И случись что-то, она тут же изображала это на бумаге, притом все узнавали себя в ее карикатурах. Однажды один из рисунков попал в руки Билли Бантера, и как он ни старался сохранить невозмутимость, все равно на лице его появилась улыбка, и с тех пор он обращался к Мэри Грейс не иначе как «наша художница».
Довольно часто звучали сигналы воздушной тревоги — как только вражеские самолеты начинали пересекать пролив. В такие моменты нам было положено покинуть комнату и спуститься в подвал. Но зачастую самолеты не долетали до Лондона, поэтому был введен сигнал «угроза», который обозначал, что самолеты почти над нами. Вот тут-то мы и должны были быстро бежать в убежище.
Мелькали дни. Неделя на работе, выходные в Кэддингтоне, свидания с Ричардом, обеды в кафе. Жизнь шла своим чередом. Как-то в конце марта я заметила, что Дорабелла чем-то очень возбуждена.
— Случилось что-то? — спросила я. Она как-то странно покачала головой:
— Скажу все в свое время. За обедом, когда все соберутся, — и крепко сжала губы, боясь проговориться.
И как только мы уселись, Дорабелла, не в силах больше сдерживаться, воскликнула:
— У меня есть сообщение. Мы с Джеймсом собираемся пожениться!
Наступила тишина. Затем мама подошла к ней и поцеловала:
— О, моя дорогая! Я надеюсь…
— На этот раз все в порядке. Я в этом уверена. И Джеймс уверен. Так что все будет хорошо.
Она была счастлива, и мы все радовались за нее.
— Вы полюбите Джеймса, — говорила Дорабелла. — Он нравится всем. Он самый прекрасный человек в мире. Да не смотри ты так на меня, Виолетта. Все будет нормально. Я уже опытная и знаю, что такое любовь. Перестань волноваться.
— Но ведь ты так мало знакома с ним… — сказала мама.
— Сто лет! — воскликнула Дорабелла. — И хочу, чтобы Тристан полюбил его.
— Это очень важно, — торжественно произнесла мама.
— Это надо отпраздновать! Папочка, почему бы тебе не предложить нам шампанского? — обратилась Дорабелла к отцу.
— Надеюсь, что еще осталось несколько бутылок, — ответил он. — Да, за это надо выпить. Надеюсь, ты будешь счастлива, моя дорогая.
— А я уверена в этом, — твердо заявила Дорабелла.
Я уже знала, что мама обязательно придет ко мне перед сном. Такое обычно бывало, когда она начинала волноваться за Дорабеллу.
— И что ты думаешь? — спросила она.
— Мама, ты же знаешь, когда речь идет о Дорабелле, ничего нельзя предугадать.
63 
