Особенно,... 
40 
Через три дня Курт уже норовил вырваться из больницы.
– Я уже целую вечность провел в этой палате! Говорю вам, я тут больше ни дня не останусь!
Он откинулся на подушки и гневно взглянул на небольшую толпу, собравшуюся в изножье его кровати. Ортопед, лечивший сломанную руку, невропатолог, консультировавший его по поводу сотрясения мозга, дежурная медсестра – все стояли, скрестив руки, и смотрели на него крайне неодобрительно.
Здесь же были и личный врач Курта, и его жена. Личный врач явно наслаждался ситуацией. Что до жены – Бог ее знает. Женщины умеют скрывать свои чувства.
– Герр Рудольштадт, не думаю, что стоит говорить о вечности, – сурово заметила медсестра. – Вы в больнице всего три дня.
– А сами вы когда-нибудь здесь лечились?
– Э-э… вообще-то нет, но больница у нас первоклассная, и…
– И это больница. Место для больных. – Курт выпрямился. – Как по-вашему, я похож на больного?
– Но ваша рука… – начал ортопед.
– Я сломал руку, – прервал его Курт. – Вы наложили гипс. Можете сделать что-то еще?
Ортопед почесал ухо.
– Ну… пожалуй, нет.
– Ваша очередь. – Курт повернулся к невропатологу. – Или вам нечего сказать?
– Вы перенесли сотрясение мозга, и очень тяжелое… – без особой уверенности в голосе начал тот.
– Я могу двигаться на собственных ногах, говорить и легко прохожу все ваши проверки. На одной ноге я простоял так долго, что чуть не вообразил себя журавлем, и пальцем в кончик носа попадаю безошибочно. Если желаете, могу продемонстрировать.
– Нет-нет, не нужно, – смущенно улыбнулся доктор.
– Значит, договорились. Я выписываюсь.
– Но…
– Выбирайте. Либо вы меня выписываете, либо я ухожу, не спрашивая вашего разрешения.
Личный врач Курта вздохнул и сделал шаг вперед.
– В самом деле, господа, отпустите-ка его домой. Мы с фрау Рудольштадт уже все обсудили. Мы за ним присмотрим.
Курт покосился на Лорелею, но лицо ее по-прежнему оставалось бесстрастным. Как и все эти три дня. С того самого утра, когда, очнувшись от сна, он услышал ее нежный голос, увидел улыбку на заплаканном лице, ощутил на своей обнаженной груди теплую влагу ее слез…
Но, быть может, и это был лишь сон?
Курт кашлянул.
– Лорелея?
Он знал – лицо его не выдаст. Годы самоконтроля научили его идеально владеть своей мимикой. Он смотрел на жену бесстрастно, словно на делового партнера, с которым заключает сделку.
Так же, много-много лет назад, смотрел он на свою мать, когда она объявила, что отправляется на поиски счастья в Италию, а его с собой не берет. Пусть пока поживет у ее подруги. Курту было двенадцать лет. Он хорошо помнил, как страшился, что беспутная мать догадается о его ужасе и отчаянии.
На щеке его задергался мускул.
Прошло двадцать два года. Возможно, теперь он лучше владеет собой, но в том, что касается чувств, так ничему и не научился.
– Лорелея? – повторил он. – Надеюсь, инвалид в доме тебя не стеснит?
Лорелея закусила губу. Как хотелось ей обнять Курта и воскликнуть, что все эти три дня она только об этом и молилась, что ее единственное желание – чтобы он поскорее оказался дома, с ней…
Но Курт смотрел на нее так, словно просматривал биржевые сводки. Именно так вел он себя все эти три дня – вежливо, но холодно и отстраненно. Те горько-счастливые минуты, когда она рыдала в его объятиях, а он прижимал ее к себе и шептал ее имя, казалось, отодвинулись на тысячу лет. Какой же она была дурой, когда вообразила, что это что-то значило! Естественная реакция человека, побывавшего на краю смерти. Ничего более.
– Лорелея? – повторил он в третий раз. – Ты не возражаешь против моего присутствия?
– Нет, вовсе нет, – вежливо ответила она. Курт кивнул.
– Вот и прекрасно.
– Прекрасно, – повторила она, сверхъестественным усилием воли скрывая свои чувства. Сердце ее переполняла радость, оттого что муж возвращается домой, однако Лорелея слишком ясно видела, что сам он этой радости не разделяет…
Домой возвращались на лимузине Курта. Автомобиль медленно двигался по залитым солнцем улицам утренней Вены. Слишком медленно. Курт наклонился вперед, к шоферу.
– Я не стеклянный, не разобьюсь, – нетерпеливо заметил он. – Прибавь-ка скорость.
Шофер кивнул и нажал на газ. Курт откинулся на спинку сиденья и погрузился в мрачное молчание, которому Лорелея совершенно не удивлялась.
На несколько недель ее муж превратился в инвалида. Ему нельзя работать. Нельзя напрягать зрение. Строго-настрого запрещено волноваться. А Лорелея должна следить за тем, чтобы он выполнял все эти врачебные предписания.
40 
