"Мой отец влюбился бы, видя это" пробормотал я, вспоминал отца моего детства, окруженного книгами в своей библиотеке дома. Свечи горели вокруг него, а он все читал, до поздней ночи. Он часто внушал нам детям, какими драгоценными были книги и обучение.
"Он больше не жив?" спросила Жюстин участливо.
Я подавил фальшивые остроты об определении жизни и вместо этого ответил: "Нет, он жив. Он в "ВandB" в Фокстоне".
"Тогда почему бы тебе не привести его в следующий раз?" сказала Жюстин. "Я была бы рада за него, если бы он увидел мою библиотеку. Он тоже Сикер?"
"Нет", сказал я, не в состоянии подавить короткий смешок. "Нет, но он в плохом состоянии. Моя мама умерла в Рождество, и он тяжело это воспринимает". Я был удивлен слышать себя доверяющегося ей. Я как правило очень замкнутый и не часто делюсь своей личной жизнью с кем-либо, кроме Скай и Морган.
"О, как ужасно" сказала Жюстин. "Может быть библиотека будет хорошим отвлечением для него".
"Да, может быть ты права" сказал я, встречая ее коричневые глаза.
"Это хорошее место" сказал я, оглядывая небольшой ресторан. Это был вечер понедельника и Жюстин порекомендовала "Тертледов" как подходящее место для отца и меня, где мы могли получить достойную еду. Напротив меня, неизгладимые линии его лица образовывали рельеф в мерцающем свете камина, отец кивнул без энтузиазма. С тех пор как я вернулся обратно в "BandB" днем, он был попеременно замкнутым, противоборствующим и льстивым. Я полагал, что хорошая еда поможет предотвратить мое непреодолимое желание потрясти его.
Не то, чтобы я чувствовал это каждую секунду. Иногда, я хотел увидеть мельком своего старого отца, которого я знал и признавал. Он был здесь, когда чуть не улыбнулся шутке, что я сделал, когда его глаза загорались с мгновенным интересом или интеллектом. Это были те редкие моменты, которые заставляли меня действовать, заставляли меня протягивать ему руку. Где-то внутри этой горькой шелухи был человек, которого я знал как моего отца. Мне нужно было связаться с ним как-то.
"Больше хлеба?" спросил я, протягивая корзину. Отец покачал головой. Он едва притронулся к своей тушеной говядине. Я собирался дать ему еще 5 минут, а потом доесть ее за ним.
"Сын", сказал он, пугая меня. "Я ценю то, что ты делаешь. Ценю. Я даже думаю, что ты прав большую часть времени. Но ты просто не понимаешь, через что я прошел. Я пытался и пытаюсь, но я нуждаюсь в том, чтобы говорить с Фионой. Я нуждаюсь в том, чтобы видеть ее. Даже если бит деарк вытягивает мою прочность или мои жизненные силы. Я просто не вижу никакого варианта существования, где я бы не нуждался в твоей матери."
Его руки дрожали, когда он взялся за рюмку, и он выпил всю свою выпивку. Он был наиболее прям со мной, с тех пор, как мы оставили дом, и у меня заняло некоторое время, чтобы найти свой довод.
"Ты прав — я не понимаю, каково это, когда теряешь свою муирн беата дан, не после того, как вы были женаты, имели детей и прожили совместную жизнь", сказал я. "Но я знаю, что даже при такой трагедии не имеет смысла убивать себя, продолжая контактировать с потусторонним миром. Мама бы не хотела этого".
Отец молчал, его одежда свисала на его тонком теле.
"Отец, ты веришь, что мама любила тебя?"
Его голова дернулась и он встретил мои глаза.
"Конечно. Я знаю, что она любила".
"Я тоже знаю, что она любила" согласился я. "Она любила тебя больше, чем что-либо на этой Земле. Но, ты думаешь она стала бы делать это, если бы ты умер? Или же она стала бы делать что-то другое?"
Отец выглядел озадаченным моим вопросом и сидел в тишине минуту.
Меняя тему, чтобы дать ему время подумать, я повторил предложение Жюстин Корсеау позволяющее отцу посмотреть ее библиотеку. "Это довольно удивительно" сказал я. "Я думаю ты бы очень заинтересовался этим. Поедем со мной завтра и увидишь это".
"Может быть" пробормотал отец, постукивая своей вилкой по скатерти.
Это не была тотальная победа, но может быть это был шаг вперед. Я вздохнул и решил отпустить его на сегодня.
Во вторник я позвонил Кеннету и сделал ему предварительный доклад. Мне нужно было сделать больше проверок Жюстин и больше бесед, но пока я не нашел ничего вызывающего большой тревоги.
"Нет, Хантер, ты не понимаешь" сказал Кеннет терпеливо. "Все, что она делает — это большая тревога. Ни при каких обстоятельствах никакая ведьма не должна писать списки истинных имен живых существ. Конечно ты видишь это?"