Шеннон ничего не говорила и не открывала глаз, пока Бич раздевал ее. Ее бил озноб.
— Шеннон, ты слышишь меня? Шеннон!
Девушка медленно открыла глаза. Вздох облегчения вырвался из груди Бича.
— Ты сейчас примешь великолепную теплую ванну, — проговорил Бич. — И перестанешь дрожать, и все будет чудесно… Ты поняла меня?
Шеннон еле заметно кивнула. Было слышно, как стучат ее зубы.
— Ну и молодец, сладкая девочка. Надо выгнать простуду, чтобы она не забралась внутрь.
Говоря это, Бич стащил с себя промокшие ботинки и одежду. А через несколько секунд он внес Шеннон в бассейн. Широкий каменный помост, который соорудил Молчаливый Джон, находился на такой глубине, что вода доходила Бичу до груди, а Шеннон, которую он придерживал обеими руками, — до подбородка. Живительная теплая влага бурлила вокруг Шеннон, возвращая ее к жизни.
При первом прикосновении вода показалась Бичу обжигающей, хотя он знал, что в этой части бассейна она горячей быть не должна: слишком велик был контраст между температурой воды и переохлажденной кожей.
— Ты как себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил Бич. — Тебе не больно?
Шеннон отрицательно покачала головой.
Некоторое время было слышно лишь потрескивание фитиля в лампе да серебряное бульканье воды, омывающей иззябнувшие тела Бича и Шеннон. Бич обеими руками прижимал к себе Шеннон, чувствуя, как она дрожит.
Бич мог точно сказать, когда включился мозг Шеннон. Она все еще продолжала дрожать, но внезапно напряглась и попыталась отстраниться от Бича. Однако он не разжал объятий.
— К-крас-савчик, — пробормотала она.
— С Красавчиком все в полном порядке. Он чувствует себя гораздо лучше, чем ты. Нет необходимости выскакивать и бежать к нему. Ты все еще как сосулька. Оставайся в воде, пока окончательно не согреешься.
Шеннон не стала спорить. Говорить ей было трудно, и она лишь кивнула.
Но больше она не прижималась к Бичу. Она хорошо помнила, как он в прошлый раз оттолкнул ее, и не хотела снова оказаться в таком же положении. Это было бы слишком горько и больно.
А Бичу было приятно своим телом ощущать тело девушки, чувствовать легкое прикосновение шелковистых волос к своему плечу, когда Шеннон слегка покачивалась в воде.
Но стоило ему только обнять ее покрепче, как она напряглась и сделала попытку отодвинуться.
В конце концов тепло сделало благое дело, и Шеннон оттаяла. Тело ее обмякло и расслабилось.
Наступил момент, когда девушка вдруг поняла то, что Бич осознавал еще тогда, когда спускался с ней в бассейн: они оба были нагими.
— Отпусти меня, — отчужденным голосом сказала она.
— Ты ведь еще дрожишь.
И действительно, трепет прошел по ее телу, хотя он уже не имел никакого отношения к ознобу.
— Я чувствую с-себя х-хорошо, — прошептала Шеннон.
— Превосходно, — холодным тоном произнес Бич. — В таком случае ты можешь мне объяснить, какого дьявола тебя понесло на холод, когда следовало спокойно спать в тепле и в безопасности?
— Я пошла охотиться.
— Это я и сам вижу. Но зачем?
Шеннон подняла голову и в первый раз взглянула Бичу в глаза. Несмотря на внешнее спокойствие, чувствовалось, что он взбешен.
«Ничего нового, — подумала Шеннон. — Он бешеный с того момента, когда я сказала, что люблю его».
— А зачем люди вообще охотятся? — вопросом на вопрос ответила Шеннон.
— Неужто ты думаешь, что я такая скотина, что не обеспечу тебя олениной?
В сапфировых глазах Шеннон отразилось неподдельное изумление.
— Я так не думаю.
— Если бы я стал охотиться ради тебя, ты бы приняла от меня дичь?
— Да.
— В таком случае объясни, для чего ты отправилась на охоту? — допытывался Бич.
— Ты же не будешь все время за меня охотиться, поэтому я должна научиться обеспечивать себя.
— Ты гораздо лучше обеспечивала бы себя, если бы жила у Кэла и Вилли.
— Это ты так считаешь.
— А ты, конечно, так не считаешь.
— Не считаю, — подтвердила она. — И кроме того, я не могу оставить Чероки и Красавчика.
— Красавчика можно взять на ранчо.
— Чероки не пойдет.
— Откуда тебе знать?
— Это первое, о чем я спросила, когда вернулась.
Теперь пришла очередь Бича удивиться.
— Неужто ты спрашивала?
Шеннон молча кивнула.
— У меня было достаточно времени, чтобы поразмышлять о том, почему ты уехал таким расстроенным и сердитым, — сказала Шеннон. — Я решила, что надо вернуться, чтобы… затем попытаться жить не своей, а чужой жизнью.