Особенно,... 
69 
Господи! Каким счастливым будет день, когда она сможет прижать их к своему сердцу!
– Больше никогда, – клялась она себе, – я не уеду из Монсальви! Отныне, что бы ни произошло между мной и моим супругом, я никогда не покину родной очаг и моих детей.
Через три дня она уже была на ногах и начала жить как все бегинки. Сестра Урсула принесла ей немного шерсти для пряжи, а дама Берта пришла с маленькой голубой подушечкой, нитками, булавками и маленькими коклюшками обучать ее азам искусства плетения кружев. Из записок Сен-Реми и Готье она узнавала о событиях за монастырскими стенами. Филипп Добрый с непонятным безразличием встретил посланников Брюгге. Высший долг прежде всего требовал его присутствия в Голландии, где надо было погасить следы правления, оставленные Жаклин де Бавьер, самой романтической и взбалмошной из принцесс. Господа из Брюгге позволили ему с небольшим отрядом проехать через их драгоценный город, чтобы выиграть время.
«Что бы то ни было, – писал Сен-Реми, – герцог скоро будет в городе. Будьте готовы присоединиться к нам в монашеском платье в ночь перед его приездом. Как только мы окажемся рядом с ним, нам будет нечего опасаться, и вы будете свободны. Вы и представить себе не можете, с какой радостью я воссоединюсь со своим шелковым рыцарским плащом и нагрудником из золотого руна, придающего мне статность.
Ваш конюх и паж безнадежно скучают. Их представили в монастыре под видом чужеземных братьев-странников. Один как будто из Нормандии, другой – из Прованса, а я по-прежнему паломник, которого вы видели. Нам это стоит долгого простаивания в часовне. Настоятель говорит нам, что у нас появилась прекрасная возможность помолиться о спасении наших душ, но я боюсь, как бы мы не стали от этого неверующими. Монсеньору герцогу следовало бы поторопиться! До скорого! Простите эту долгую болтовню, но это приятное времяпрепровождение – поговорить немного с красивой женщиной, и я восполняю неутоленную жажду, нежно целуя ваши пальчики».
Это письмо, полученное в начале месяца, способствовало выздоровлению Катрин, так как оно принесло надежду на скорое освобождение. Присутствие Филиппа в Брюгге было бы для нее лучшим способом скрыться. В этот вечер, засыпая в кровати под белым балдахином, она нежно убаюкивала себя надеждой на скорое возвращение в Монсальви. То, что еще недавно казалось несбыточным, стало реальностью. Конечно, ей придется при встрече кое-что объяснить герцогу Филиппу, но после всего, что она пережила, бурное объяснение со вспыльчивым герцогом не могло ее испугать…
Вечером в среду, двадцать первого мая, в Троицын день, сестра Беатриче вошла в дом Катрин со свертком в руках.
– Вы покинете монастырь этой ночью. Это известие только что пришло из монастыря августинцев.
– Разве герцог уже приезжает?
– Он находится в пяти лье отсюда, в Руле. Завтра, пока его армия будет обходить город, он войдет в него с сеньорами из ближайшего окружения и небольшим эскортом.
– Через какие ворота он войдет?
– Через ворота де ля Бувери, расположенные совсем рядом. Я сама приду за вами и отведу на место, откуда вас привезли, – под мост у больших ворот. Там вас будут ждать ваши друзья, чтобы отвезти к августинцам. Когда соберется плотная толпа, вы сможете, ничем не рискуя, смешаться с ней и присоединиться к монсеньору. Вы не можете средь бела дня поехать прямо отсюда.
– Я понимаю… и я бесконечно вам благодарна за все, что вы для меня сделали, но как я могу доказать вам свою признательность?
– Завтра, когда вы встретитесь с герцогом Филиппом, – сказала сестра Беатриче, – постарайтесь забыть причиненное вам здесь зло и попросите пощады и прощения для этого безрассудного города, который, как и раньше, будет ему принадлежать, если он проявит немного снисходительности. Суровое наказание способно превратить возмущение в ненависть, а слова прощения могут вызвать слезы раскаяния.
– Сестра Беатриче, я все это знаю. И будьте уверены, что у меня никогда не возникало другой мысли. Когда-то я так любила этот город! И сейчас я не оставлю его в беде. Поверьте, я сделаю все, что будет в моих силах!
Не произнеся ни слова, настоятельница обняла Катрин и вышла, возможно, чтобы скрыть свое волнение. На пороге она остановилась, чтобы пожелать ей отдыха, и сказала, что вернется за час до рассвета.
Этой ночью Катрин не смогла сомкнуть глаз. Что-то неотступно беспокоило ее. Может, это было решение Филиппа войти в город с небольшой свитой, да еще испрошенное им на это «разрешение». Это так было на него не похоже! Надо быть безумцами, чтобы забыть о гордости великого герцога Запада, о его хитром и мстительном характере. Действительно ли он собирается отправить четыре тысячи пикардийцев и бургундских рыцарей в обход Брюгге, в то время как сам с горсткой приближенных проедет по городу, дымящемуся от крови? Конечно, бургундский принц был дипломатом и одним из самых ловких и образованных правителей, но случаи, когда дипломатия торжествовала над мстительностью, были редки: король Франции в течение долгих суровых лет узнал это на собственном примере.
69 
