Особенно,... 
67 
Стонавшую, страдающую от беспрерывных схваток Катрин уложили на носилки. Когда Готье и Беранже вздумали взяться за ручки носилок, одна из женщин остановила их.
– Мы сами позаботимся о ней, – спокойно сказала она. – Мы будем сообщать вам о ее здоровье.
– Бог отплатит вам за вашу доброту, сестра Беатриче, – сказал отец Сиприан, – и сделает так, чтобы вы не пожалели о ней.
– Мы бедны и зарабатываем на хлеб тяжелым трудом. Кто может желать нам зла? Ни один из недругов этой несчастной женщины, даже если он и узнает о ее местонахождении, не посмеет проникнуть к нам с нечистыми намерениями. Я вам желаю доброй ночи, братья мои.
Катрин ничего не слышала и не видела с тех пор, как ее вытащили из воды. Вернувшееся было сознание снова угасло в потоке страдания, полностью овладевшего ее телом. От падения болел каждый мускул, и от начавшихся родов тело ее корчилось, словно на раскаленной решетке. Ее разорванное чрево превратилось в одну сплошную острую боль. Ее перенесли, раздели, смыли кровь, уложили в кровать. Но это нисколько не облегчило ее страданий. Боль была такой жестокой, что палач со своим топором, появись он вдруг, показался бы ей ангелом-спасителем.
В глубинах ее истерзанного сознания свербила единственная мысль: она умерла, но из-за совершенного ею святотатства была приговорена к вечным мучениям. Ей ведь не зря привиделся бородатый демон с огненными глазами, спрятанными под черными густыми бровями, – он погрозил ей кулаком. Она изо всех сил пыталась оттолкнуть его и помешать умножить ее страдания. Но руки ее вдруг сделались неподвижными и суровый голос произнес:
– Это просто необходимо. Она должна это выпить, иначе никогда не освободится от бремени и может через час умереть.
Демоны, теперь их было трое, подошли ближе. Один сжал ее руки, другой зажал нос и третий хотел запихать ей что-то в горло, чтобы прекратить душераздирающие крики.
Катрин почувствовала, как теплая горьковатая жидкость полилась ей в рот и пропитала все ее внутренности. И уже не было ничего, кроме огромной черной волны, которая унесла ее в глубины небытия…
Рай изгнал ад, свет победил мрак, и Катрин вместе с лучом солнца вернулась к жизни. Вокруг нее все было белое: кровать, простыня, огромный балдахин, сквозь который пробивался радостный свет, разбудивший ее.
Катрин почувствовала себя посреди прозрачной скорлупы невесомого облака и почувствовала необычайную легкость. Еще вчера ее тело было подобно тяжелому носу корабля, обвитого тиной, сегодня же, порвав все путы, он устремился в открытое море.
За балдахином послышался шорох. Испытывающая блаженство Катрин приготовилась увидеть ангела.
Появилась маленькая старушка в черном платье и белом фартуке. Голова ее была покрыта белоснежным фаем[1] бегинок. Она изучающе посмотрела на Катрин и, заметив, что у больной широко раскрыты глаза, радостно улыбнулась.
– Да будет благословенна святая Елизавета! – вздохнула она. – Вы проснулись! Как вы себя чувствуете?
Катрин без труда улыбнулась ей в ответ.
– Спасибо, намного лучше. Но что я здесь делаю?
– Вы не знаете, где находитесь?
Повернув голову к окошку, Катрин заметила вереницу белоснежных домов, расположенных вдоль огромной поляны, сплошь усаженной деревьями и несметным количеством весенних цветов. В свежей траве виднелись нарциссы, фиалки…
– Это монастырь бегинок, не так ли? А вы одна из…
Старушка присела в реверансе:
– Позвольте представиться, сестра Урсула. Вы нас так напугали.
– Но как я сюда попала?
Сестра Урсула подошла к небольшому столику, на котором были расставлены горшочки, медная ступка и флаконы. Она достала что-то из горшочка, положила это в ступку и принялась растирать.
– Вас приняла настоятельница, она вам и расскажет. Я не могу себе позволить.
Она быстро превратила содержимое ступки в порошок, бросила три щепотки в стаканчик, добавила что-то из флакона, все взболтала и протянула Катрин.
– Вы спасены, но теперь надо набираться сил, вы ведь потеряли много крови. Выпейте это. Потом я вам принесу молока и меда. К сожалению, из-за случившегося вы лишились ребенка, – грустно добавила она, заметив, что Катрин ощупывает живот и бока.
Больная выпила приготовленное лекарство, упала на подушки и разрыдалась. Сокрушенно качая головой, добрая Урсула на цыпочках вышла из комнаты. Убежденная в том, что молодая женщина оплакивает потерю ребенка, она и не подозревала, что та, напротив, плачет от облегчения. Но сказать такое этим святым созданиям было невозможно, они бы в ужасе сразу же выгнали ее из дома.
67 
