Я не закрыла глаза. Я нахмурила брови, чтобы отпугнуть нависшие надо мной зрачки, которые пытаются подчинить, поглотить мои. Губы, что целуют меня, – мягкие, свежие, но какие-то безличные, те же губы, что вчера, и их бесплотность приводит меня в ярость… Но вот они становятся другими, и я уже не узнаю его поцелуя, – он оживает, упорствует, чуть гаснет и вспыхивает с новой силой, становится инициативным, ритмичным, потом вдруг замирает, словно ожидая ответа, но не получает его…
Я едва заметно отвожу голову – его усы, пахнущие ванилью, медовым табаком, щекочут мне ноздри… Ой!.. И тут, помимо моей воли, губы мои, дрогнув, начинают разжиматься… Вот они уже совсем раскрылись, – с той неумолимостью, с какой лопается на солнце созревшая слива… От губ до чрева и ниже, до колен, проносится судорожная волна, возрождается и охватывает всё тело требовательная мука, нечто сродни набуханию бутона, который должен лопнуть и расправить лепестки – забытое мною сладострастие…
Я позволяю мужчине, разбудившему меня, утолить свою жажду. Мои руки, только что ещё такие напряжённые, стали в его руке тёплыми и мягкими, а моё опрокинутое навзничь тело прильнуло к его телу. Изогнувшись на поддерживающей меня руке, я удобнее умащиваюсь на его плече, теснее прижимаюсь к нему, но слежу при этом, чтобы наши губы не разомкнулись, чтобы не прервался наш поцелуй. Он понимает моё желание и отвечает мне счастливым мычанием… Теперь уже уверенный, что я не убегу, он отодвигается от меня, переводит дыханье и глядит на меня, чуть покусывая свои влажные губы. Я опускаю веки, мне больше не нужно его видеть. Быть может, он меня разденет и полностью овладеет мною… Но какое это имеет сейчас значение! Я исполнена какой-то безответственной, ленивой радости… Спешить нам некуда, только бы вновь соединил нас этот нескончаемый поцелуй. У нас ещё всё впереди… Гордый своей победой, мой друг хватает меня поперёк туловища, как сноп, укладывает на диван и устраивается рядом. Его губы имеют теперь вкус моих и слегка пахнут моей пудрой… Эти умелые губы хотят показаться новыми, стремятся разнообразить ласку, но я уже смею выказать своё предпочтение к неподвижному, долгому, безотрывному поцелую. Неторопливое слияние двух цветков, в сердцевине которых лишь вибрируют два пестика, касающихся друг друга…
Теперь мы отдыхаем. Длинная пауза, чтобы отдышаться. На этот раз я оторвалась от него. Я встала, испытывая потребность вытянуть руки, потянуться, вырасти. Мне захотелось поправить волосы и посмотреть на своё новое лицо, я взяла ручное зеркало и засмеялась, увидев, что у нас обоих сонные глаза и вздрагивающие, блестящие, слегка припухшие губы. Максим остался на диване, и его молчаливый призыв получает самый желанный для него ответ: мой взгляд покорной собаки, несколько сконфуженной и готовой принять всё: поводок так поводок, ошейник так ошейник, а главное – место у ног хозяина…
Он ушёл. Мы поужинали вместе чем попало: Бландина подала котлеты с соусом и корнишоны… Я умирала от голода. «Воистину, любовь вытесняет все желания, кроме…» – пошутил он, показав к тому же, что читал Верлена.
После ужина мы не кинулись снова друг другу в объятия, не стали любовниками, потому что он целомудренный, и экспромты мне не по душе… Но я радостно и безо всякого кокетства всё ему обещала:
– Нам ведь некуда спешить, правда, Макс?
– Как сказать, дорогая! Я стал таким старым за то время, что вас ждал.
Таким старым!.. Он не знает, сколько мне лет!..
Он ушёл. Завтра он снова придёт… Он не мог от меня оторваться, я боялась, что сдамся, я отталкивала его, вытянув руки… Мне было тепло, он в запальчивости принюхивался ко мне, словно собираясь укусить… Наконец он ушёл. Я говорю «наконец», потому что смогу думать о нём, о нас…
«Любовь…» – сказал он. Любовь ли это? Хотелось бы быть в этом уверенной. Люблю ли я его? Моя чувственность меня испугала. Но, может, это лишь вспышка, разгул той силы, которую я слишком долго обуздывала, а потом я, скорее всего, пойму, что люблю его… Если бы он сейчас вернулся и постучал в мою ставню… Да, конечно же, я его люблю. Я с волнением вспоминаю какие-то его интонации, эхо его влюблённого гула ещё гудит во мне, и у меня перехватывает дыхание, и ещё он добрый и сильный, он спас меня от одиночества, когда я уткнулась в его плечо.
Да, да – я его люблю! Кто сделал меня такой пугливой? Я так долго не колебалась, когда…
О какую могилу споткнулась моя мысль? Бежать уже поздно, я снова встретилась с моей безжалостной наперсницей, с той, что следит за мной из Зазеркалья.