71 
— Не можем ли мы чем-нибудь помочь? — спросила я.
— А где миссис Френсис? — спросила она.
— Сейчас ее нет, а в чем дело?
Она заколебалась. Я заметила, что девушка очень худа, к тому же производила впечатление замерзшей. Старое платье явно не могло защитить ее от пронизывающей осенней сырости.
— Я… я убежала! — выпалила она.
— Иди сюда и расскажи нам все! — сказал Тимоти. — Не хочешь ли поесть?
Она непроизвольно облизнулась.
Похлебки не осталось, но мы нашли хлеб и сыр, на которые она жадно набросилась. Нашлось и немного молока.
— Как тебя зовут? — спросила я.
— Фанни, — ответила она.
Я ощутила волнение. Значит, это и была та самая Фанни, за которую так беспокоилась Френсис!
— Скоро она придет, — сказала я. — Расскажи нам, что тебя беспокоит? Мы работаем здесь вместе с миссис Френсис: она указывает нам, чем следует заняться, а мы ее слушаемся. Я знаю, что она хочет помочь тебе!
— Мне больше этого не выдержать! Вчера он чуть было не пришиб мою маму! Я попробовала помешать, так он попер на меня! Как узнает, что я сбежала, так там будет шума! — она бросила на меня испуганный взгляд. — Он все на маму скажет, надо мне возвращаться!
— Дождись, пожалуйста, миссис Френсис, — попросила я.
— Мы уверены, что она не хотела бы, чтобы ты возвращалась туда… пока, — добавил Тимоти.
Она кивнула.
— Миссис Френсис, она добрая леди!..
— Вот поэтому следует слушаться ее, — сказала я.
— Да я из-за мамы! Чего он с ней может сделать?
— Мы можем помешать ему! — пообещал Тимоти. Фанни насмешливо взглянула на него.
— Кто? Вы-то? Это никто не может! Я его боюсь! Он чего хочет?
Он хочет моих денег!..
Он каждый день у меня отбирает все, что есть, до последнего пенни, а после уходит! Когда уходит, так это хорошо, он за джином идет… и там остается. Хорошо б он там на всю ночь оставался, а лучше б и совсем не возвращался!
— А где же ты берешь деньги? — спросила я.
— Где беру? Работаю, иду к старому Фелбергу, а он мне чего-нибудь дает…
Ну, бывает, цветы, а то булавки с иголками, а иногда — яблоки…
Чего там старый Фелберг придумает — никогда не знаешь!
А после я приношу, чего наторговала, — он забирает и дает мне два пенса… Это же мои деньги, верно? А ему-то наплевать, он отнимает у меня и сразу же за джином! Как он побить меня обещает, так я боюсь, но больше-то…
У нее начал срываться голос, и я положила ей на плечо руку.
— Знаешь, мы намерены прекратить это.
Миссис Френсис хочет, чтобы ты осталась здесь. Она может кое-что сделать…
— Так мама-то… — жалобно пробормотала она. Вошла Френсис, и ее лицо осветилось радостью.
— Фанни! — воскликнула она. — Значит, ты пришла? Молодчина!
— Ох, миссис Френсис, знаете, как я его вчера ночью напугалась! Вы велели приходить…
— Конечно, я так и сказала, и ты, наконец, поступила разумно! Что ж, теперь на некоторое время ты поселишься здесь. Мы позаботимся о тебе, и здесь тебя никто не обидит!
— Я могу приносить деньги от мистера Фелберга?
— Забудь про мистера Фелберга! Ты поживешь здесь, а мы пока что-нибудь придумаем. Назад ты не вернешься, Фанни, никогда!
Френсис была чудесной женщиной! Я говорила это не раз, и буду это еще не раз повторять. Видимо, мной и Тимоти руководили, скорее, сентиментальные чувства. Мы хотели посочувствовать Фанни, чем-нибудь ее задобрить, постараться как-нибудь вознаградить ее ужасные переживания, но Френсис была другой — жесткой и деловой. Потом я поняла, что именно это и нужно было для Фанни. Френсис сказала:
— В первую очередь тебе следует избавиться от этой одежды, и побыстрей! Миссис Хоуп сожжет ее, а мы подберем тебе что-нибудь другое. Потом тебя следует хорошенько выкупать, а особенно вымыть волосы. Потом мы подыщем тебе какое-нибудь занятие, верно? Что тебе нравится делать, Фанни? Попробуй помогать на кухне, там полно дел!
Мы с Тимоти были изумлены. Фанни вскоре переменилась: напуганное, никому не нужное существо стало вдруг личностью. Фанни была плоть от плоти этих улиц, и, должно быть, ее отчим был настоящим зверем, если сумел напугать ее. Она была хитрой, сообразительной, полной того, что миссис Пенлок называла «дерзостью».
Она обожала Френсис, считая ее высшим существом, а к Тимоти и ко мне относилась с добродушным презрением, считая, что мы — «мягкие». «Благородные» — так называла она нас, и это значило, что мы говорим и действуем не так, как люди, которых она знала до того, как пришла в эту миссию. По какой-то причине мы такими уродились и жили такой жизнью, не умея толком даже защитить себя. Понемногу мы к такой жизни привыкли, поскольку нам не приходилось сталкиваться с тем, что Фанни считала настоящей жизнью. Я была уверена — она думала, что мы нуждаемся в ее защите больше, чем она в нашей!
71 
