Особенно,... 
78 
Сол опустил глаза. Положил руку на плечо Якоба. Лицо у Якоба было совершенно пустое.
— Все, что мы говорим, ты или я, или даже думаем, больше не имеет никакого значения, Сол. Посмотри на этих людей.—
В голосе у него появилась презрительная нота, — Истина вокруг них, повсюду, и что же они делают? Стараются не падать духом, говорят друг другу: «Надейся на лучшее!» или «Держись!» Идиоты! Знают, что ложью живут и во лжи, и все-таки не в силах заставить себя от нее отказаться.
Взгляд его застыл, зацепившись за какую-то далекую точку.
— Никто из нас не в силах.
Но ведь Якоб не прав, подумал он; то, что он говорит, в каком-то смысле просто безумие. Держись. Надейся на лучшее. Альтернативы все равно нет.
На Мельплатц строились рабочие бригады. Та, в которую попал Сол, насчитывала человек сто, или около того. Им раздали инструмент, и полиция, одетая в мундиры самых разных образцов, повела их из города: если колонна замедляла шаг, полицаи принимались на них орать. Инструмент был — ломы и лопаты, и по мере продвижения вперед Сол начал смутно подозревать, куда лежит их путь.
С Урмахерштрассе их провели вниз по крутому склону, мимо польской церкви и через Шпрингбрунплатц, к подножию холма. Здесь они свернули налево, к вокзалу. Когда вокзал остался позади, их обогнал немецкий офицер, вызвав нестройный залп приветствий со стороны охранников — всех, кроме одного. Молодой человек, шедший в начале колонны, слишком поздно поднял голову, чтобы успеть изобразить хоть что-то и впрямь похожее на римский салют — скорее могло показаться, что он просто махнул офицеру рукой. Офицер пристально посмотрел на нахала, остановил машину и рявкнул на полицейского, заставив его отдать честь пять или шесть раз кряду. В конце концов, удовлетворившись полученным результатом, офицер залез обратно в машину и уехал. Остальные охранники тут же начали подтрунивать над зазевавшимся товарищем, а один из мобилизованных, плотно сбитый усатый человек, спросил у него, неужели он и дальше собирается скакать, как лягушка, всякий раз, когда какой-нибудь проезжий немец щелкнет пальцами. У Сола сложилось впечатление, что молодой охранник и усатый еврей знают друг друга достаточно давно. Охранник покраснел от стыда, но ничего не ответил.
Их выстроили в ряд вдоль берега реки, и началась перекличка. Сол выкрикнул свое имя. Усатый тоже: звали его Герт Шолем. Командир тут же кивнул одному из сержантов.
На сто с чем-то человек, собравшихся здесь, подумал позже Сол, приходилось сто с лишним мыслей. Сотня предчувствий и сотня смутно предощущаемых судеб впереди. Но для всех день закончился одним и тем же утомительным маршем обратно в гору, возможностью снять отклекшие башмаки, поесть, отдохнуть. Сплошной ложью, если верить Якобу. И никто из них не кончил так, как Герт Шолем. О чем, интересно, он думал, когда в то утро открыл глаза?
Четверо охранников подбежали и выволокли Шолема из шеренги. Пятый ударил его сзади под колени. Они принялись избивать его прикладами винтовок. Сол поглядывал на того охранника, который вовремя не отдал честь. Тот курил и смотрел в сторону. Потом Сол перевел взгляд на землю, заметив, что дерн уже успели растоптать в грязь, затем — на покрытую пятнышками ржавчины лопату, на собственные башмаки, уже растрескавшиеся, на берег — и на расстилавшийся по ту сторону от реки луг. Сол отыскал то место, где, в жарком июльском мареве, он сидел и болтал с друзьями. Вон там они втроем перешли через реку, Якоб, Рут и он сам, а там, чуть выше по течению, он вытянул ее из воды. Арка, под которой она спорила с Якобом, стояла на прежнем месте. А он с кем в это время разговаривал? С Хаимом Фингерхутом? Которого никто не видел с того самого дня. Ни его, ни сестру его Лию. Все остальные живы, сказал Якоб, но не упомянул Рут. Солу пришлось самому о ней спросить, назвать ее имя. Сол представил, как они все сидят на том берегу на одеялах и говорят между собой. А вокруг него стояли и молчали сто человек, и тишину нарушали только тупые удары прикладов. Герт Шолем уже не шевелился. Воображаемые собеседники Сола растворились в серой облачной дымке, которая тянулась вплоть до самого горизонта. Командир рявкнул: «Хватит!» После чего их поставили на работу.
Сол орудовал лопатой, и, пока он орудовал лопатой, и в тот день, и в следующий, и все те дни, что шли следом, он так или иначе обдумывал то, что сказал Якоб. Меньше всего ему хотелось верить в то, что стояло в конце безупречно выстроенного Якобом уравнения, или он просто не мог, не умел этого принять. Что-то ему мешало. Его лопата глухо скребла по дну реки. Он выгребал кирпичи и куски отесанного камня и складывал в кучки, которые затем другие мобилизованные перетаскивали на ближний берег. Короткая осень закончилась на третьей неделе октября, когда на протяжении пяти дней и ночей город полоскали обложные дожди с ветром. Уровень воды в реке поднялся настолько, что работать в ней больше не было никакой возможности, и даже охранники предпочитали курить под ненадежным прикрытием древесных крон, вместо того чтобы загонять подопечных в кипящий речной поток. Передышка оказалась короткой; уровень воды вскоре упал, а вместе с ним и ее температура. Ноги у Сола и у других мобилизованных немели в ледяной воде практически сразу.
78 
