.
Очередная сказка о Золушке 
202 
День обещал быть жарким. Он раздобыл кофе и уселся с ним за столик возле буфета под полосатым зонтом; открыл «Soledades», возвращенные Споффордом.
Одиночество Первое. В сладко-цветущую пору. Начинается с кораблекрушения, заканчивается свадьбой; как доброе большинство романов, подумал Пирс, как многие из шекспировских историй.
Но, кстати, совсем не как у него. Кстати.
И вдруг внезапный страшный удар, кошмарный приступ удивления, что все и впрямь именно так и было, вновь потряс его до самой глубины души. Именно так все и было. Медленно и аккуратно он положил ногу на ногу и отпустил страницы «Одиночеств» — они закрылись веером.
Безбрачие — даже тот строжайший обет, который Пирс наложил на свое сердце и на свои ближайшие жизненные планы — не обязательно означал целомудрие. Н-да, с целомудрием, похоже, придется повременить, подумал он — в той мышиной возне, которая, судя по всему, потихоньку закрутилась вокруг него, целомудрие есть вещь нестаточная. Он поднял глаза. Все летное поле — во всяком случае, все приспособленные для этой цели аппараты, — очевидно, уже поднялись в небо; они висели в воздухе на разных расстояниях от него, большие и маленькие небесные тела, как наглядное пособие к уроку о третьем измерении.
Вдалеке, неся крохотные невидимые фигурки, вился черный «Ворон».
Ему надо быть очень осторожным, вот и все; зная себя, зная свое нынешнее состояние.
Но ведь есть и другие истории, подумал он. Например, вот эта, о человеке, потерпевшем кораблекрушение; он остался без одежды, без всего, но он прокладывает себе дорогу умом и решительностью (а может быть, и без волшебных помощников не обошлось), и после многих приключений становится королем той безвластной страны, в которую попал.
А затем, гораздо позже, вновь отправляется в путь…
С той высоты, на которую поднялся «Ворон», вещи и люди тоже стали чем-то, похожим на иллюстрацию, они приобрели тот аккуратный игрушечный вид, какой предстает с самолета: беззвучно катились уменьшенные модельки автомобилей, луга и дома казались неестественно чистыми и ненастоящими. Относительность. Роз Райдер глядела вниз, слегка облокотившись руками на обитую холстом корзину, ощущая ногами ту пустоту, которая отделяла их от земли.
Она видела, как Пирс побрел в сторону, прочь от того места, где стояли Роузи Мучо и Споффорд, но не заметила, куда он делся.
Можно ему помахать, подумала она, если увижу, что он смотрит вверх. Но она потеряла его из виду.
Пирс Моффет — смешное имя, что-то острое и мягкое разом.
Когда включали горелку, Сэм тоже разражалась ревом, уткнувшись отцу в плечо; да и когда шум стихал, она не ослабляла хватку, и Майк никак не мог заставить ее поднять голову и посмотреть вокруг.
— Видишь больницу? — говорил он. — Видишь, где папа работает? Эй, Сэм…
Если бы у нее был ребенок, решила Роз, если бы она поняла, что беременна, она бы никогда не сообщила об этом папаше. Родила бы потихоньку, так, чтобы он в жизни его не увидел и даже не знал о его существовании. Роз представила себе, как она встречается с этим парнем через много лет, скажем, в ресторане, они сидят, лениво болтают о прошлом; а где-то там, подрастая, играет ребенок. Втайне.
Сидевший рядом с ней аэронавт снова включил горелку; ее шум потряс Роз, как удар, заставив содрогнуться что-то глубоко внутри. Земля отодвинулась. По законам Климаксологии, Метода, который Роз прикладывала к собственной жизни, этот небесно-голубой денек был первым днем Года Подъема, ведущего к плато двадцати восьми лет; и, несмотря на предупреждения Майка, что Климаксология — не пророчество, она верила, верила, верила, что этот год станет для нее удачным. Все переменится к лучшему. Она чувствовала это с потрясающей, как пламя горелки, силой, нутром чуяла.
— Смотри, Сэм. Роз не боится. Роз смотрит и не боится. Видишь?
«Лесная Чаща» повернулась к ним углом горы и исчезла. Зеленовато-желтый Дальвид, прорезанный серебристой Блэкбери, тянулся с запада на юг. В утренних лучах он казался Роз Райдер переплетенными пальцами двух терпеливых рук, сложенных на огромном торсе земли.
То был последний день весны, если считать так, как мерят весну в Дальвиде; и на следующей неделе Споффорд проселками погнал свою отару в Аркадию. Трансгуманция, повторял он на ходу словечко, подхваченное у Пирса; оно означало перегон скота с зимних пастбищ на летние; как раз этим или чем-то типа этого Споффорд и занимался.
202 
