Поздний вечер (почти ночь) был теплым и безветренным. Дэнни знал: в такую погоду он без труда услышит выстрел за две мили отсюда. Он не знал другого: действительно ли ему хочется услышать этот выстрел? И что вообще будет означать для него звук выстрела (либо его отсутствие)? Нечто большее, чем вопрос жизни или смерти агрессивного пса-полукровки, принадлежащего Роуленду Дрейку и имеющего обыкновение нападать сзади.
В сорок один год Дэнни вновь чувствовал себя двенадцатилетним. Наверное, есть ощущения, которые вгоняют тебя в возраст, когда ты их впервые пережил. Он вспомнил туманную ночь — ночь их бегства из Извилистого. Он тогда сидел в отцовском «понтиаке», оставленном возле дома Пам Нормы Шесть. Дэнни вслушивался, ожидая в любую секунду услышать выстрел из кольта сорок пятого калибра — излюбленного оружия Карла. Этот звук означал бы, что отец его мертв. Услышав выстрел, Дэнни должен был взбежать на второй этаж, постучаться в дверь и попросить, чтобы его впустили. И тогда о его дальнейшей судьбе заботился бы Кетчум. Таков был план, и Дэнни выполнял свою часть: он сидел в машине, всматриваясь и вслушиваясь в дождливую мглу. Выстрел так и не прозвучал, но временами Дэнни казалось, что он вслушивается до сих пор.
Возле дороги на Вестминстер-Вест, в проезде, ведущем к дому его бывшей любовницы, Дэнни Эйнджел весь превратился в слух. Он надеялся, что никогда не услышит выстрел ковбойского кольта сорок пятого калибра. Однако писатель постоянно помнил об этом выстреле: выстрел подспудно присутствовал в его сознании, и вот в этом-то состоянии сознания Дэнни начал опасную умственную игру со своим воображением, которая называлась «что, если». Что, если патрульному не понадобится убивать второго пса Роуленда Дрейка? Что, если Джимми как-нибудь сумеет убедить плотника-писателя смириться с гибелью первой собаки и прекратить дальнейшую конфронтацию? Могло бы это означать конец насилия или снятие угрозы насилия?
Вот тогда писатель понял, что именно он надеется услышать: ничего. Он очень надеялся ничего не услышать. Если не прозвучит выстрел, это будет означать, что его отцу ничего не угрожает; что Ковбой, как когда-то Пол Полкари, так и не сможет спустить курок.
В машине Джо они нашли на сиденье тюбик зубной пасты и зубную щетку, воткнутую за солнцезащитный козырек. Дэнни старался не думать о том, что сказал по этому поводу Джимми. Вернее, старался считать обе находки частью озорства, устроенного Роулендом Дрейком. Писателю было неприятно и тревожно думать о словах, сказанных патрульным:
— Не хотел вам говорить, Дэнни, но мне доводилось останавливать ребят, выпивающих у себя в машине. У них почти всегда под рукой была зубная щетка и паста. Почистил зубы — и от тебя не пахнет, родители ничего не заподозрят.
Однако Дэнни предпочитал считать эти злосчастные пасту и щетку элементами дерзкой выходки Роуленда Дрейка. Писатель не желал допускать даже мысли, что его сын пьет за рулем.
Был ли Дэнни суеверным? (Большинство писателей, верящих в исполнимость сюжета, суеверны.) Дэнни не хотелось думать и о словах, которые Небесная леди сказала двухлетнему Джо, поцеловав малыша в лоб: «Если ты когда-нибудь попадешь в беду, я вернусь».
«Только не в такую темную ночь, как эта», — подумал писатель. Когда такая темень, ни один парашютист — даже Небесная леди — не сможет разглядеть место приземления.
Облака, принесшие дождь, совсем закрыли скудно мерцавшую луну. Капли влетали в открытое боковые окна машины Дэнни и стучали во ветровому стеклу, делая темноту еще более непроницаемой.
Патрульный уже доехал до подъема к лачуге Дрейка. Что теперь сделает Джимми? Будет просто сидеть в машине, пока Дрейк ее не заметит и не выйдет? (И выйдет ли один или в сопровождении второго пса, любящего нападать сзади?) А может, патрульный не захочет тратить время на ожидание и, особо не раздумывая, вылезет из машины и постучится в дверь лачуги Дрейка?
Дэнни едва успел об этом подумать, как услышал стук в противоположное боковое окошко. В лицо писателю ударил луч фонарика.
— Слава богу, это всего лишь ты, — сказала Барретт.
В руках его бывшей любовницы поблескивала винтовка. Барретт открыла дверцу и уселась рядом. На ней были высокие резиновые сапоги и накидка от дождя. Забравшись в машину, женщина откинула капюшон. Ее длинные светлые волосы разметались по плечам. Под накидкой не было ничего. (Дэнни, разумеется, знал, что Барретт спала обнаженной.)