Последние отзывы

  127  

Теперь мне ничто не мешает, и я кричу им через дверь:

- Кто следующий, мудачье? Мы - полиция Эдинбурга! Мы убиваем недоумков! МЫ НЕНАВИДИМ НИГГЕРОВ! ОСОБЕННО БЕЛЫХ НИГГЕРОВ, ТЕХ, ЧТО ЗОВУТСЯ МУСОРОМ!

Тишина.

Она длится не меньше ста лет.

Затем мы начинаем ощущать запах гари. Они подожгли дом. Мы подходим к окну и видим, что наши враги убегают по лестнице. Пытаются подобрать своего приятеля и грозят нам смертными карами. Мы орем в ответ:

- Вам всем пиздец, недоумки! С вами будет то же, что и с ним! ВЫ ВСЕ СДОХНЕТЕ!

Берем с полки ключ и открываем дверь. В лицо бьет волна жара. Все в огне, он ревет и расползается по оклеенным обоями стенам.

Мы в ловушке. Густой мерзкий дым наполняет наши легкие.

Единственный вариант - пройти на кухню и попытаться спуститься по водосточной трубе. Вылезаем наружу. Хлещет ветер. Мы чувствуем, что до земли далеко. Небо над нами чудесного бледно-синего цвета, и кучка облаков напоминает скрючившегося нищего. Труба скользкая, но мы держимся. Сползаем. И тут она срывается с проржавевших скоб, и мы уже ни за что не держимся и падаем. Все происходит быстро, так что мы не успеваем собраться перед ударом и грохаемся на что-то, что смягчает падение. Оно колется и царапается, и мы погружаемся в пыльную и сухую зеленую могилу. Там и успокаиваемся, в гребаном кусте. Пошевелиться нет сил. Куст стоит возле увенчанной железными шипами ограды, и один шип торчит в паре дюймов от нашей головы. Мы не в состоянии двигаться, мы можем только думать о Кэрол и хныкать. Мы плачем не по пей, а по себе. Это очень важно: помнить, что мы всегда оплакиваем только себя.

О Кэрол, какой же я глупец

Кэрол здесь ни при чем, это я глупец. Бедняга Брюс. Затем мы слышим голоса. Видим размытую фигуру в форме. Недоумок спрашивает, кто мы.

Дорогая, я люблю тебя, хотя ты поступила со мной жестоко

В какой-то момент один из голосов делается знакомым.

- Ну, Роббо, на этот раз ты влип по-крупному.

Мы в полном дерьме. Лежим в разорванном женском платье на гребаном кусте и слушаем сентенции Тоула. Надо признать, в данном конкретном случае он недалек от истины.

Ты так обидела меня

Все, что мы можем сказать, это:

- Вы бы видели того ублюдка.

- Видели. Ребята все еще соскабливают этот кусок дерьма с тротуара.

Но ты оставила меня, и я теперь умру

- Босс, я... не бросайте меня... побудьте со мной... - хнычем мы не своим голосом.

- Помолчи, Брюс. Я здесь.

Тоул сжимает мне руку. Хороший он парень, Тоул, я всегда это говорил. Смотрит на меня с каким-то странным выражением, вроде того, что было в глазах моей матери, когда она умирала на больничной койке. Когда мы пытались сказать, что нам очень жаль. Жаль, что мы не такие, как все. Не такие, как Стиви. Она смотрела так, будто все понимала. И при этом все равно жалела меня.

Тоул хороший парень, но в его глазах та же жалость. Жалость, которую я ненавижу больше всего на свете.

(Я беспокоюсь о тебе Брюс. Приходится, ведь мы же одно целое. Выживание паразита зависит от выживания хозяина. Но дела у тебя идут не очень-то хорошо, друг мой. И у

это в то время, когда у меня появляются амбиции, когда я думаю о том, чтобы привести в свою жизнь Других. Пусть даже это означает борьбу за те скудные драгоценные питательные вещества, которыми ты соизволяешь обеспечивать меня, питаясь сам. Какая ирония, Брюс! Я беспокоюсь о тебе, о том, кто лишил меня Другого, того, кто обладал прекраснейшей душой, того, кто был совершеннейшим из живых существ, пусть даже и примитивных. Линия раздела прочерчена. По одну сторону у нас мой милый Брюс и его друг доктор Росси, а по другую - ваш покорный слуга. Я чувствую начало нового химического наступления, ощущаю резкие сокращения кишечника, которые служат сигналом очередной рьяной попытки предать меня забвению. Что ж, мой друг, воля моя крепка, и я твердо намерен удержаться и не попасть через твою драгоценную задницу в сумеречную зону канализационной системы славного города Эдины. надо постараться не шевелиться, проснись, Брюс, проснись. Ты можешь поесть? Нет, кажется, не можешь. ради всех нас, Брюс. есть. Может, наш дорогой Брюс и не самый славный

и либеральный из сынов Скотии, но судьба распорядилась, чтобы я обосновался именно в его кишечнике, и, сказать по правде, я здесь уже обжился. И переезжать не желаю. Нет, сэр. Как и ты сам, Брюс. Ты ведь тоже никуда не хотел уезжать до той первой из великих шахтерских забастовок последнего времени. Ты же помнишь ее, Брюс? Помнишь, как отец послал тебя и младшего брата Стиви воровать уголь у продавцов, чтобы было чем отапливать дом? Воровать тот самый уголь, который он собственными руками добыл из земли, но который стал потом собственностью других. Стиви. Ты был старше. Ты должен был присматривать за Стиви. Так заведено. Вы двое были всего лишь мальчишками, и вы оба ждали похода за углем, как большого приключения. Кроме того, ты надеялся, что сможешь наконец сделать нечто такое что понравится отцу. Вы легко проскользнули за проржавевшую железную ограду и оказались перед громадной горой угля. Давай заберемся наверх, предложил ты. Или это предложил Стиви? Кто полез первым, кто последовал за кем теперь это уже не важно. Просто два мальчугана решили поиграть. Обычная мальчишеская игра.  Но вот ты слышишь, как он кричит: Я король замка, а ты грязный вор! Это Стиви кричит тебе, глядя сверху вниз, и ты видишь его личико, кривящееся в подражание жестокому деспоту. Младший оказался быстрее и опередил старшего. Он вообще лучше во всем. Более отзывчивый, более общительный, как говорят все, не то что другой, тихий и нелюдимый. Их и в поселке так называли: Стиви Робертсон и Другой Парень. Ты злишься на брата за еще одно унижение, еще одно напоминание о том, что он - Стиви Робертсон а ты - Другой. Ты ругаешься и толкаешь Стиви, и мальчик теряет равновесие и падает. Сначала летит вниз по крутому склону, потом постепенно замедляет движение и сползает к открытому люку бункера. Он пытается выбраться, но гора уже ожила, начинает сход, тебя охватывает странное возбуждение, смешанное с парализующим страхом. Уголь ползет, ползет и накрывает Стиви, сбрасывая его в бункер. Ты тоже оказываешься внизу, но не в бункере, потому что он уже заполнен. Тебя накрывает грязное, вонючее ископаемое топливо. Ты ничего не видишь. Ты стараешься не поддаться панике и выкарабкиваешься из-под угля, туда, к свету. Густая черная пыль забивает нос, наполняет легкие, но ты все же кричишь: СТИВИ! Приходит ночной сторож, видит тебя, вылезшего из кучи, и гонит прочь. Но ты не уходишь, ты говоришь ему, что там твой брат. Ты снова лезешь в уголь, роешь и кричишь: Выбирайся на свет, Стиви! Ночной сторож тоже роет уголь.. Приходят и другие. Кто-то говорит, что нужна кислородная труба. Люди копают. Время идет. Настроение падает. Приходит отец. И как раз в это время вытаскивают Стиви, помятого, черного, неживого. Он опускается на землю рядом с телом сына и плачет. Матери еще нет. Отец поворачивается в твою сторону и поднимает руку. Все замолкают. Ты уже знаешь, что он скажет, поэтому его слова не становятся для тебя шоком, а возможно, ты уже в шоке, потому что все вокруг движутся, словно при замедленной съемке, и люди как бы отдаляются, и их голоса звучат глуше, чем обычно. Эта тварь убила его кричит отец, этот ублюдок убил его, это дьявольское семя убило моего мальчика! Ты смотришь на него в упор. В тебе борются два желания: опровергнуть обвинение и подтвердить его. Ты не мой сын! Ты никогда не был моим сыном! Мерзость! Дрянь! Он поднимается и бросается к тебе. Ты чувствуешь, как чья-то рука ложится на твое плечо. Какой-то мужчина отводит тебя в сторону, пока другие удерживают твоего отца. Потом ты будешь работать с этим человеком и узнаешь, что его зовут Кроуфорд Даглас. Он отводит тебя к твоей бабушке, у которой ты отныне станешь жить. Теперь ты знаешь, что тот, кого ты считал своим отцом, на самом деле таковым не является. Новость не приносит тебе утешения. Все, чего ты всегда хотел, это быть частью большого целого. И вот Стиви больше нет. А ты не испытываешь по этому поводу никаких чувств.)

  127