117 
Это был неплохой французский ресторан, куда ходили многие американские военнослужащие. Никто не обратил внимания на Пакстон и ее спутника, и они спокойно болтали, смеялись и шутили.
Теперь, познакомившись поближе, они чувствовали себя легко в обществе друг друга. У Тони оказалось неподражаемое чувство юмора, и он в таких красках живописал армейскую жизнь, что Пакстон смеялась до слез.
— Так какого черта вы все время остаетесь на новый срок? — спрашивала она.
— А что мне еще остается? Занимаясь ночами, я прошел двухгодичный курс колледжа. Свободно говорю по-испански. Довольно сносно меняю пеленки. — Ведь именно Тони ухаживал за умирающей дочерью. — Очень может быть, из меня вышел бы неплохой руководитель. Я четыре с половиной года был «туннельной крысой» — что это мне дает? Наверное, я смогу работать в нью-йоркской канализации. А что еще?
— А как же ваша ферма и виноградник в долине Напа?
— Ну, для этого еще полно времени. Кроме того, — признался Тони, — не люблю бросать дело на полдороге.
Но он покинул своего сына. Правда, тогда ему было всего двадцать пять и у него не осталось сил бороться.
— А вы? — спросил он Пакстон. — Кем вы собираетесь стать в будущем?
— Я стану Элли из Изумрудного города, — не задумываясь ответила Пакстон. — У меня есть кое-какие соображения насчет серебряных башмачков.
— Теперь я понял, почему вы мне понравились, — ухмыльнулся он. — Вы чокнутая. — Затем он спросил, но уже серьезно:
— Будете продолжать работу в газете, когда вернетесь назад?
— Наверное. Я ведь всегда хотела стать журналисткой, и, по правде говоря, мне это нравится.
— Счастливая вы. Зарабатываете на жизнь без лжи и грязи. — Они оба сразу припомнили случай в Кучи и засмеялись. — Грязь придется оставить. Кстати, чем вы занимались на этой неделе?
Пакстон рассказала. Она не боялась ни грязи, ни вражеских пуль, не боялась увидеть отвратительное лицо войны. Тони был потрясен. И хотя он за нее очень тревожился, его уважение к Пакстон еще больше выросло.
В конце концов в кино они так и не пошли. Вместо этого они отправились в бар и там несколько часов кряду болтали обо всем на свете: о Вьетнаме, о Билле, о семье Тони и даже о старой няне Квинни.
— Мне кажется, я знаком с вами всю жизнь, — восхищенно сказал Тони, прощаясь. Пакстон оказалась такой отзывчивой и мягкой, с ней было так легко.
— Мне тоже, — призналась она. — Это со мной нечасто случается.
Им обоим было хорошо друг с другом. Пакстон даже рассказала Тони о своих отношениях с матерью. Они так и не смогли найти общий язык. Только однажды, когда погиб Питер, промелькнула искра понимания. Но Пакстон уехала во Вьетнам, а когда вернулась, они больше не понимали друг друга. Слишком уж они с матерью разные.
— Такого друга, как вы, у меня не было с детства. — Он рассмеялся счастливым смехом. — Знаете, такого приятеля, которому можно все рассказать. — Когда-то в школе так бывало с Барбарой, но с тех пор много воды утекло.
— Когда снова будете в Сайгоне? — спросила Пакстон.
Они стояли в холле гостиницы. Было два часа ночи, комендантский час давно начался.
— Еще не знаю. Я позвоню. — Он замолчал, а затем, как будто решившись, коснулся ее плеча.
Телефон зазвонил через два дня. Тони поменялся с кем-то дежурством и теперь очень вежливо предложил ей сходить в кино. На этот раз они чуть не доехали до базы Тан Сон Нхат, но впереди на дороге подорвалась машина, образовалась чудовищная пробка, и в конце концов им пришлось развернуться и ехать обратно в Сайгон.
— Ну что теперь? Мюзик-холл в Радио-сити? Бродвейская пьеса? Гамбургер и коктейль у Шраффа?
— Только не это, — застонала она, — а то еще заскучаю по дому.
— Может, потанцуем в ночном клубе?
— Ну нет, лучше пойдем к тебе, будем смотреть телевизор и жевать попкорн, — поддразнила Пакстон. Теперь он застонал — Ладно, к черту. Пошли в гостиницу, посидим, поболтаем.
Так они и сделали. И на этот раз, прощаясь в холле, он увлек ее в темный угол и поцеловал. Его пальцы пробежали по ее волосам, дотронулись до шелковистой матовой кожи плеча.
Он застонал, так было мучительно думать о ней.
— Становится тяжело, — сказал он голосом жевунов из Волшебной страны, приводя в порядок брюки. Она рассмеялась.
— Ты невозможный, — сказала Пакстон, целуя его.
— Я невероятно возможный, уверяю тебя. Хочешь попробовать? — прошептал он над самым ухом, и она снова улыбнулась.
117 
