42 
— Здравствуйте. Надежда. Очень приятно.
— Галина. Скажите, “Манеж Надежд” — это случайно не в вашу честь?
Шут с женой рассмеялись, отрицательно мотая головами.
— Нет, это в честь юных дарований. Так придете?
— Спасибо за приглашение. Не знаю, выберусь ли: работы много...
— Полноте, Галина Борисовна! — Шут был само обаяние и убедительность. — Работа, забота... Оглянулся: жизнь прошла. Надо же когда-то и отдыхать? В парк с семьей сходить, в цирк, в кино. Вот мы сейчас заказ отвезем, выгрузим, заберем детей — и на речку. А иначе ради чего вкалывать с утра до вечера?
— Ох, вы правы, простите, не помню...
— Откуда помнить, если не знаете? Никита Григорьевич. Можно просто — Ник.
— Вы правы, Никита Григорьевич. Понимаете, хочу в августе отпуск выкроить. Махну с сыном... э-э-э... к морю!..
Отчего-то постеснялась сказать: “На Сицилию”, обойдясь нейтральным “к морю”. И поймала себя на том, что разговаривает с шутом, как со старым знакомым. Ну, хотя бы — как с Вованом... Если только Вовану к его бестолковой искренности добавить хороших манер, убрать дурацкие словечки и “распальцовку”. Боже, они ведь действительно похожи! Шут с Вованом. Габариты, внешность... крупные черты лица, мимика. Разве что спокойствие и уверенность сквозили в каждом жесте шута, он так жил, так дышал — хоть на поводке и на карачках, хоть сейчас. Он такой и был: покой, сила, равнодушие к лаю мосек из подворотен. А Вовану этого сильно не хватало, при всех его понтах. Хотя в последние дни...
— Что-то наш худрук задерживается.
— Ох, мне тоже пора, — спохватилась Шаповал. — Ваш заказ уже оплачен?
— Половина. За остаток сейчас должны рассчитаться.
— Я распоряжусь насчет скидки.
— Спасибо... я, право, не знаю...
В первый раз она увидела, как шут слегка растерялся. Это было приятно. И вообще, настроение сегодня просто отличное! Почему бы не сделать подарок хорошему человеку? Тем более детская студия, тренеры-энтузиасты, денег явно кот наплакал — в отличие от всяких нуворишей, брезгливо кривящих рот и цедящих слова, как плевки. Насмотрелась на эту породу...
— Алло, Владлен. Да, это я. У тебя сейчас заказ вынимают: афиши для цирковой студии...
— Я в курсе. Счет выписываю.
— Сбрось двадцать процентов.
— Меценатствуешь? Есть резон?
— Ты не понял, Владлен. Это — от меня.
— Знакомые?
— Да. Видишь, мужчина стоит возле “Волги”?
— Вижу. Кто это?
— Это шут моего соседа.
— А, ну тогда другое дело. Это серьезно...
Шаповал так и не поняла, шутит ее первый зам или нет.
Глава восьмая
“СМЕХ СКВОЗЬ СЛЕЗЫ”
— На пол! Руки за голову! Ноги врозь!
Мы шли под грохот канонады. И, как осмотрительные Третьи Лица, продолжили повествование из укрытия, спрятавшись в дот сейфа. Дождь штукатурки и кирпичной пыли рухнул на кабинет, приветливо дыша гарью. Нырнувший было под ковер трусишка-клиент был мигом извлечен из убежища и щучкой улетел в коридор: звенеть кандалами (Фаберже, ручная работа). Дымящаяся шестистволка “АК-630” и жерло помповой “мерты” сурово уставились на Галину Борисовну, но та в ответ лишь скосила злой гадючий глаз, и ствол с жерлом смущенно потупились.
— Это налет! — взорвался артиллерист в желто-бордовой шапочке на все лицо, похожий на клоуна-маньяка.
После чего долго думал, собирая осколки.
— Великодушно прошу извинить бестактность моего коллеги. Это налог, — вмешался соратник клоуна, передергивая затвор с элегантностью Евгения Онегина. — В смысле, налоговая полиция. Сокращенно “На Пол”.
— Место! — лязгнуло от дверей.
Оба мытаря-экстремиста застыли композицией скульпторши-монументалистки Веры Мухиной. Третий скучал в коридоре, баюкая за шиворот томного клиента.
Чеканя шаг и сотрясая синхронной поступью перекрытия, пред Шаповал — меньше всего собиравшейся на пол и ноги врозь — воздвиглись два новых персонажа этой драмы. В другой ситуации их вполне можно было принять за агентов бюро ритуальных услуг “Morituri te salutant”: черные костюмы, черные штиблеты, черные галстуки селедкой, аспидные очки и одна мина на оба лица. Противотанковая. Которая хороша при плохой игре. С единственной разницей: у старшего мина была намертво приварена к физиономии, а у младшего болталась на раздолбанных заклепках, обнажая засаленную подкладку, сшитую из радений о благе державы.
— Чем обязана, господа? — риторически осведомилась хозяйка.
42 
