26 
Штефан завел мотор, и мы вновь тронулись с места. Пока мы проезжали по пустынным улицам, дождь возобновился, и Штефан включил дворники. После паузы он произнес:
– Мистер Райдер, не покажется ли вам дерзостью с моей стороны, если я напомню вам о нашем недавнем разговоре? Ну, когда я встретил вас днем в атриуме.
– Да-да, – подтвердил я. – Мы тогда обсуждали ваше выступление вечером в четверг.
– Вы были очень добры и сказали, что сможете уделить мне несколько минут. Прослушать, как я играю «Утес». Конечно же это вряд ли осуществимо, но мне показалось, вы не будете против, если я только спрошу. Дело в том, что как раз сегодня вечером, когда мы вернемся в отель, я собирался немного поупражняться. И вот мне хотелось бы знать, не могли бы вы, как только разделаетесь с журналистами, – я понимаю, это большая обуза, – но не могли бы вы зайти и послушать меня хотя бы пару минут, а потом высказать свое мнение… – Он умолк с неловким смешком.
Я видел, что вопрос этот для юноши очень важен, и склонялся пойти ему навстречу. Однако после некоторого размышления сказал:
– Простите, сегодня я так устал, что мне насущно необходимо как можно скорее лечь в постель. Но не огорчайтесь: в ближайшем будущем случай наверняка представится. Послушайте, почему бы нам не остановиться вот на чем? Я не уверен в точности, когда именно мне снова выпадет свободная минута, но как только это произойдет, я позвоню портье и попрошу вас разыскать. Если вас не будет в отеле, я попросту попытаюсь связаться с вами в следующий раз, когда окажусь свободен, – и так далее. Таким образом мы непременно очень скоро выберем время, удобное для нас обоих. Но сегодня ночью, поймите, я и в самом деле должен хорошенько выспаться.
– Разумеется, мистер Райдер, мне все понятно. Ради Бога, давайте поступим как вы предлагаете. С вашей стороны это необычайно любезно. Я буду ждать вашей весточки.
Штефан произнес это самым вежливым тоном, однако в голосе его сквозило крайнее разочарование: вероятно, он ошибочно счел мое предложение формой мягкого отказа. Предстоящее выступление заставляло его трепетать, и он был готов впасть в панику от любого препятствия, даже самого пустякового. Из сочувствия к юноше я ободряюще повторил:
– Не огорчайтесь, мы очень скоро улучим минутку.
Пока мы двигались по ночным улицам, дождь упорно не прекращался. Штефан надолго замолчал – и я стал гадать, не рассердился ли он на меня. Но, увидев его профиль в менявшемся свете, я понял, что он обдумывает один случай, происшедший с ним несколько лет тому назад. Он не раз размышлял над этим случаем и раньше – нередко бессонной ночью или сидя в одиночку за рулем; а теперь страх, что я не смогу ему помочь, оживил воспоминания.
Это было в день рождения его матери. Вечером, припарковав машину в знакомом проезде (тогда он еще обучался в колледже и жил в Германии), Штефан собрался с духом, чтобы провести несколько мучительных часов. Дверь ему отворил отец, взволнованно шепча: «Она в хорошем настроении. Очень хорошем». Повернувшись, он крикнул в глубину дома: «Дорогая, Штефан здесь. Немного запоздал, но тем не менее он здесь». Потом отец снова прошептал: «Настроение очень хорошее. Давно уже такого не было».
Молодой человек прошел в гостиную, где увидел свою мать, которая полулежала на диване с бокалом коктейля в руке. На ней было новое платье, и Штефана лишний раз поразило, насколько она элегантна. Мать Штефана не поднялась с места, чтобы приветствовать сына: это вынудило его наклониться и поцеловать ее в щеку, однако он был озадачен теплотой интонаций, когда она пригласила его занять кресло напротив. За спиной у Штефана его отец, необычайно довольный таким началом вечера, издал короткий смешок, а потом, указав на фартук, который был на нем надет, заторопился на кухню.
Оставшись наедине с матерью, Штефан испытал прежде всего настоящий ужас: что, если какое-то его слово или действие испортит ей настроение, сведя тем самым на нет тяжкие усилия отца, длившиеся часы, а возможно, и дни? Он начал поэтому с коротких чопорных ответов на расспросы о жизни в колледже, но, встречая неизменно одобрительное отношение, принялся рассказывать все более обстоятельно. Одного из профессоров он обрисовал похожим на «умственно Уравновешенную разновидность нашего министра иностранных дел» – этой фразой Штефан особенно гордился и множество раз с успехом щеголял ею перед сокурсниками. Если бы разговор с матерью не сложился с самого начала столь удачно, Штефан не рискнул бы повторить эту фразу. Но он сделал это – и сердце в груди у него радостно екнуло, когда он увидел, как лицо матери мгновенно засияло веселостью.
26 
