22 
Теперь мы ехали через более благоустроенный район – ближе, как мне казалось, к центру города. Уличное освещение было гораздо лучше – и я заметил бегущие параллельно нашей машине трамвайные рельсы. Кое-где попадались кафе или ресторан, закрытые на ночь, но в основном район был застроен внушительными на вид жилыми домами. Свет в окнах не горел: казалось, что на мили вокруг лишь наш автомобиль возмущает мертвую тишину. Штефан Хоффман какое-то время рулил молча, а потом заговорил вдруг, словно для этого ему требовалось собраться с духом:
– Послушайте, с моей стороны это ужасная наглость, но вы действительно уверены, что не хотите вернуться в отель? Я имею в виду только то, что там вас дожидаются журналисты и всякое такое.
– Журналисты? – Я вперил взгляд во тьму. – Ах да. Журналисты.
– Право, я надеюсь, что вы не сочтете меня бесцеремонным. Просто я их увидел, когда отъезжал. Сидят в вестибюле с папками и дипломатами на коленях – и очень взбудоражены предстоящей встречей с вами. Признаюсь, это вовсе не мое дело; вы, думаю, несомненно, все уладили сами.
– Да-да, вполне уладил, – спокойно подтвердил я, продолжая смотреть в окно.
Штефан умолк, видимо решив, что не должен больше касаться этой темы. Но мысли мои оказались заняты журналистами, и вскоре мне смутно припомнилось, что вроде бы о чем-то подобном я уже договаривался. Вид людей с папками и дипломатами на коленях явно был мне знаком. Впрочем, в итоге вспомнить что-то похожее мне не удалось, и я постарался выбросить эту загадку из головы.
– Ну, вот мы и на месте, – проговорил Штефан. – А теперь должен попросить у вас извинения. Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее. Я обернусь в два счета.
Остановились мы у большого белого жилого здания в несколько этажей. Темные балконы с решетками из витого железа придавали ему испанский колорит.
Штефан вышел из машины и приблизился к входу. Наклонившись над рядом кнопок с указанием квартир, он нажал одну из них и застыл: его поза выдавала нервозность. Почти сразу же в прихожей зажегся свет.
Дверь отворила немолодая, седоволосая женщина. Она выглядела слабой и хрупкой, но в ее движениях, когда она, улыбнувшись, впустила Штефана внутрь, сквозило определенное изящество. Дверь за ним закрылась, однако я, откинувшись на сиденье, легко различал обе освещенные фигуры через дверное стекло. Штефан, вытирая ноги о половик, произнес:
– Простите, что являюсь вот так, без должного предупреждения.
– Я много раз тебе повторяла, Штефан, – ответила пожилая женщина, – чтобы заходил в любое время, если тебе нужно что-то обсудить.
– Видите ли, мисс Коллинз, это было не… Э-э, видите ли, вопрос не совсем обычный. Я хотел поговорить с вами совсем о другом, это очень важное дело. Отец приехал бы сам, но, знаете ли, он так занят…
– А, – с улыбкой прервала его женщина, – опять он тебя куда-то втянул. Привык перекладывать на тебя всю грязную работу.
Шутливой нотки в голосе собеседницы Штефан, по-видимому, не уловил.
– Вовсе нет, – серьезно возразил он. – Напротив, это поручение необычайно сложного и деликатного свойства. Отец доверил его мне, и я был счастлив взять на себя…
– Итак, я сделалась поручением! Да еще сложного и деликатного свойства!
– Что вы, нет! То есть… – Штефан смущенно умолк. Немолодая женщина, очевидно, пришла к выводу, что достаточно подразнила Штефана.
– Ну хорошо, – проговорила она, – давайте лучше войдем в дом и как следует обсудим дело за рюмкой хереса.
– Вы очень добры, мисс Коллинз. Однако я, в самом деле, не могу долго задерживаться. В машине остались люди, и они меня ждут.
Штефан указал в нашу сторону, но его собеседница уже открыла дверь, ведущую внутрь жилища.
Я проследил взглядом, как она провела Штефана через небольшую опрятную приемную, а потом, за второй дверью, они вступили в темноватый коридор, украшенный по обе стороны акварелями в рамках. Коридор упирался в гостиную мисс Коллинз – просторную, г-образную комнату в задней части здания. Неяркое освещение создавало здесь уют, и с первого взгляда гостиная выглядела дорогой и по-старомодному элегантной. При более пристальном рассмотрении оказалось, что мебель изрядно потрепана: то, что я поначалу принял за антиквариат, годилось разве что для свалки. Некогда роскошные кушетки и кресла с подлокотниками давно нуждались в ремонте, а длинные бархатные портьеры в проплешинах выгорели от солнца. Штефан уселся с уверенностью, которая свидетельствовала о знакомстве с окружающим, однако, пока мисс Коллинз возилась у шкафчика с напитками, продолжал держаться несколько напряженно. Когда наконец мисс Коллинз вручила ему бокал и села рядом, юноша выпалил:
22 
