138 
Я шагнул в коридор, в конце которого виднелся выход наружу. Через несколько секунд я очутился на небольшой, залитой солнечным светом автомобильной стоянке, которую быстро узнал: сюда приводил меня Хоффман в тот вечер, когда мы ездили на банкет в честь Бродского. Хоффман распахнул передо мной дверцу большого черного автомобиля, и мы медленно двинулись вперед по запруженным народом улицам: было время ланча.
– В этом городе такое движение, – вздохнул Хоффман. – Мистер Райдер, не включить ли кондиционер? Вы уверены, что не надо? Бог мой, ну и движение. К счастью, нам недолго осталось терпеть. Мы свернем на юг.
В самом деле, у ближайшего светофора Хоффман свернул на дорогу, где автомобилям было куда просторнее, и вскоре мы уже катили с хорошей скоростью по открытой местности.
– Да, этим и замечателен наш город, – заметил Хоффман. – Два шага – и вы на природе. Чувствуете, воздух стал уже заметно лучше?
Я буркнул что-то в знак согласия и замолк, не желая вступать в беседу. Прежде всего я усомнился, был ли прав, выбрав «Асбест и волокно». Чем больше я об этом думал, тем яснее вспоминал, что моя мать однажды раздраженно высказалась по поводу как раз этой композиции. У меня мелькнула мысль, не стоит ли выбрать что-нибудь совсем другое, например «Аэродинамические трубы» Казана, но их исполнение растянулось бы на два с четвертью часа. Не приходилось сомневаться, что короткая, насыщенная пьеса «Асбест и волокно» – это сам собой напрашивающийся выбор. Ни одна другая пьеса сравнительно небольшой длины не дает возможности продемонстрировать такое разнообразие настроений. И конечно же – по крайней мере, на поверхностный взгляд – именно это сочинение должно было бы особенно понравиться моей матери. И все же что-то – возможно, всего лишь тень воспоминания – мешало мне увериться в удачности этого выбора.
Если не считать грузовика, видневшегося далеко впереди, мы были теперь одни на дороге. Я рассматривал поля по сторонам и пытался уловить этот смутный обрывок воспоминания.
– Теперь уже недолго, мистер Райдер, – раздался голос Хоффмана. – Уверен, во флигеле вам понравится куда больше. Там очень спокойно: самое подходящее место, чтобы поиграть час или два. Еще немного – и вы уйдете в вашу музыку. Как я вам завидую, сэр! Вскорости перед вами предстанет все изобилие музыкальных идей. Словно бы вы блуждали в великолепной художественной галерее – и какой-нибудь волшебник предложил вам сложить в корзину для покупок и унести домой все, что приглянется. Простите, – он хихикнул, – но это моя излюбленная фантазия. Мы с женой идем вместе вдоль удивительной галереи, полной самых красивых вещей. Кроме нас, там нет никого. Даже служителя. В моей руке корзина для покупок: нам сказали, что мы можем взять все, что пожелаем. Конечно, есть определенные ограничения. Нельзя набирать больше, чем поместится в корзине. И, разумеется, не разрешено потом что-нибудь продавать – хотя нам и самим бы не пришло в голову столь бездарно злоупотребить редчайшей возможностью. И вот мы с женой следуем по этому изумительному залу. Галерея является частью какого-то обширного загородного дома, уж не знаю где: посреди, скажем, открытой местности. С балкона перед глазами расстилается живописный вид. В углах балкона стоят большие каменные львы. Мы с женой любуемся оттуда пейзажем и обсуждаем, что выбрать. Мне почему-то нравится воображать, что приближается буря. Небо налито свинцом, но тени от предметов такие, словно сияет солнце. Балкон весь увит плющом. Наша корзинка пока пуста, и мы решаем, чем ее заполнить. – Внезапно он рассмеялся. – Простите, мистер Райдер, я слишком разговорился. Просто я так представляю себе настроение человека, одаренного вашими талантами, когда он намерен час-другой провести в спокойной обстановке за фортепьяно. Таковы, как мне кажется, чувства человека вдохновенного. Перед вами галерея возвышенных музыкальных идей. Вы присмотритесь к одной, но тут же отрицательно мотнете головой. Прекрасная пьеса, но не совсем то, что нужно. О! Какая изумительная гармония, должно быть, царит тогда в вашей голове, мистер Райдер! Как бы я хотел сопровождать вас в путешествии, в которое вы пускаетесь, когда ваши пальцы коснутся клавиш. Но, разумеется, мне туда путь заказан. Как же я завидую вам, сэр!
Я неопределенно хмыкнул, и некоторое время мы ехали молча. Потом Хоффман сказал:
– Давно, до свадьбы, моя жена, наверное, так рисовала себе нашу совместную жизнь. Наподобие этого, мистер Райдер. Что мы с ней рука об руку войдем с корзинкой в некий прекрасный безлюдный музей. Но она, конечно, не воображала себе конкретной картины. Знаете, у моей жены было много талантливых предков. Ее мать – замечательная художница. А дед – один из крупнейших фламандских поэтов своего поколения. По каким-то непонятным причинам он не признан, но это не меняет дела. Были и другие. В ее роду все очень одарены. Воспитанная в подобной обстановке, она всегда считала красоту и талант чем-то совершенно естественным. Как же иначе? Говорю вам, сэр, это порождало некоторые недоразумения. Собственно, это породило весьма значительное недоразумение в нашей совместной жизни.
138 
