Хотя концовка довольно странная, как будто подразумевается продолжение. Но всё равно,... 
9 
На следующую ночь после посещения тюрьмы ему привиделся кошмарный сон. Конечно, сон есть сон, не больше, и придавать ему особое значение не следует. Однако хотим мы или не хотим, все равно мы видим сны, и никто не волен этому помешать.
Вот также и увидел Тисту во сне своего пони Гимнаста. Обстриженный Гимнаст маршировал по кругу между высоченных мрачных стен, а позади него медленно, тяжело шагали, тоже обстриженные, одетые в полосатые костюмы и смешные башмаки, чистокровки невиданно смородиновой масти. И все они кружили и кружили без остановки по двору… Вдруг пони Гимнаст, оглянувшись по сторонам и убедившись, что его никто не видит, рванулся вперед, прыгнул, но перемахнуть через решетку не смог и упал прямо на железные острые зубцы. Повиснув на них, он болтал в воздухе своими четырьмя ногами в смешных башмаках и жалобно ржал…
Вдруг Тисту проснулся. На лбу у него выступил пот, сердце сильно колотилось.
«Хорошо хоть, что ЭТО только сон, — пробормотал он. — Гимнаст в конюшне, да и чистокровки тоже».
Но заснуть ему так и не удалось.
«Да, даже лошадям приходится там не сладко, ну, а людям, наверно, еще хуже, — размышлял Тисту. — И почему всех этих бедняг арестантов превращают в каких-то уродов? Ведь от этого они не станут лучше. Уверен, что, если бы и меня запрятали туда ни за что ни про что, то я бы наверняка стал настоящей злюкой. Неужели нельзя помочь этим несчастным? И как?»
Он услышал, как на колокольне Пушкостреля пробило одиннадцать часов, потом полночь. А его всё мучили и мучили неотвязные вопросы.
И вдруг в голове блеснула неожиданная мысль:
«А не заняться ли арестантам разведением цветов? Тогда бы и тюрьма стала не так уродлива, да и сами арестанты, может быть, поумнели бы. Что, если я попробую пустить в ход свои зеленые пальцы? Надо бы поговорить с господином Трубадиссом…»
Но он тут же подумал, что если сказать об этом господину Трубадиссу, тот покраснеет как рак. И вспомнил, кстати, совет Седоуса: никому не говорить, что у него зеленые пальцы.
«Все надо сделать мне самому, никто ничего не должен знать».
Если нам в голову западает какая-нибудь упрямая мысль, то она обычно придает нам решимости, а решимость не оставляет нас в покое до тех пор, пока мы не осуществим задуманное. Вот и Тисту почувствовал, что не в силах заснуть, пока не выполнит придуманный им план.
Он вскочил с кровати, поискал свои ночные туфли. Одна почему-то спряталась под шкафом, а другая… Где же другая-то? Ага, другая, по виснув на оконной ручке, издевательски поглядывал а прямо на него. Ну и дела! Оказывается, его ночные туфли сами летают по воздуху!
Тисту осторожно выскользнул из комнаты, толстый ковер заглушал его шаги. На цыпочках он добрался до перил и скатился по ним на животе.
В саду ярко светила луна. Она, словно младенец, надула свои круглые щеки.
Известно, что луна обычно благосклонна к тем людям, которые разгуливают по ночам. Но едва она завидела Тисту в длинной белой рубашке, стоявшего посреди лужайки, она тотчас же скользнула за облачко, оказавшееся как раз под рукой.
«Однако если я не послежу за этим мальчишкой, — подумала она, он непременно угодит в яму и расшибет себе нос».
И она снова выплыла из-за облачка, засияла что есть мочи и даже попросила звезды, усыпавшие Млечный Путь, гореть как можно ярче.
Вот таким-то образом, под спасительным светом луны и звезд, Тисту то торопливо шагал, то бежал по пустынным ночным улицам, пока наконец не добрался без всяких приключений до здания тюрьмы.
Вы, конечно, понимаете, что он сильно волновался. Ведь это же была его первая проба сил.
«Только бы мои зеленые пальцы сделали свое доброе дело! Только бы Седоус не ошибся!»
Решившись, Тисту стал прикладывать свои пальцы ко всему, что попадалось ему на глаза: к самой земле, к стыку между стеной и тротуаром, к трещинам в камнях, к основанию прутьев железной решетки. Не забыл он и замочных скважин входной двери и даже караульной будки, в которой мирно похрапывал охранник.
И когда все было кончено, он вернулся домой и на сей раз моментально заснул.
На следующее утро слуга еле-еле добудился его.
— Погляди-ка, Тэсту, солнцэ ужэ вовсю свэтит!
Мы уже говорили вам, что у слуги Каролуса был легкий иностранный акцент.
Тисту так и подмывало задать ему один-единственный вопрос, но все же он не решился. Впрочем, мучиться безвестностью — к чему же привела его затея? — долго ему не пришлось.
9 
