62 
Потому что прямо передо мной стоит Псих. Саймон Дэвид Уильямсон. Псих.
— Рент, — говорит он с холодным упреком в голосе.
— Са… Саймон… какого хера… глазам не вер…
— Рентой. У нас есть одно дельце. Мне нужны мои бабки, — рычит он, его глаза вылазят из орбит, как у терьера Джека Рассела, когда он видит суку в течке. Он обшаривает взглядом офис. — Где мои деньги, бля?
А я просто стою и смотрю на него, как зомби, и не знаю, что, собственно, говорить. В голову лезет какая-то хрень, типа, что он набрал вес, но это ему идет.
— Мои деньги, Рентой. — Он подходит ко мне вплотную, так что я чувствую жар от его дыхания у себя на лице.
— Пси… э-э… Саймон, я… я отдам тебе деньги, — говорю я. А что еще я могу сказать?
— Пять штук, бля, Рентой, — говорит он и хватает меня за грудки.
— Э? — переспрашиваю я тупо, глядя на его руки у себя на груди, словно это собачье дерьмо.
В ответ на это он слегка ослабляет хватку.
— Я подсчитал. Моя доля плюс компенсация за моральный ущерб.
Я с сомнением пожимаю плечами. В свое время это было такое большое дело, но теперь это все кажется ерундой, просто пара молодых придурков, которые посчитали себя крутыми, влезли в наркобизнес, где мы завязли по уши. И я понимаю это только сейчас, после того, как несколько лет постоянно озирался по сторонам и трусливо оглядывался через плечо. Но теперь меня это не трогает, я всем доволен и даже пресыщен жизнью, и все это дело уже не кажется мне таким важным. Это тот странный семейный визит в Шотландию возродил к жизни мою паранойю, да и волновался-то я в основном из-за Бегби. Насколько я знаю, он все еще сидит за непредумышленное убийство. И я почти не задумывался о том, как все это дело повлияло на Психа. И что самое странное: я же честно собирался отдать ему его долю, и Второму Призу тоже, и даже, наверное, Бегби, как я отдал все Уроду, но почему-то у меня так и не дошли до этого руки. Нет, я никогда не думал о том, как это подействовало на Психа, но теперь, как мне кажется, он мне сам все расскажет.
Псих отпускает меня и отходит: кружит по офису, стучит себя по лбу, расхаживет взад-вперед.
— Потом мне пришлось разбиратца с Бегби! Он думал, что я был с тобой заодно! Я потерял зуб, нах, — выплевывает он, неожиданно остановившись, и показывает мне золотую коронку среди белых зубов.
— А что касается Бегби… Урода… Второго… Псих подлетает ко мне.
— Какое мне дело до этих пидоров! Мы сейчас говорим обо мне! Обо мне! — Он ударяет себя в грудь кулаком. Потом его глаза распахиваются широко-широко, а голос срывается на жалобный вой. — Я же был твоим лучшим другом. Почему, Марк? — говорит он. — Почему?
Я улыбаюсь над его представлением. Я ничего не могу с собой поделать, этот урод совершенно не изменился, и эта улыбка выводит его из себя, он бросается на меня, и мы оба валимся на пол, он — сверху.
— НЕ СМЕЙСЯ НДДО МНОЙ, МАТЬ ТВОЮ, РЕНТОЙ! — кричит он мне в лицо.
Мне было больно, бля, я ушиб спину и теперь пытаюсь восстановить дыхание, поскольку этот толстый урод сидит на мне верхом. Он действительно набрал вес, и я буквально погребен под его тушкой. Глаза Психа просто пылают яростью, и он заносит надо мной кулак. Мысль о том, что сейчас Псих отпиздит меня из-за денег, кажется донельзя глупой. Полный бред. То есть он вполне в состоянии меня отпиздить, но он никогда не любил насилия. Впрочем, люди меняются. Иногда, становясь старше, они становятся и отчаяннее, особенно если чувствуют, что их корабль так и не пришел. И, может быть, это уже совершенно не тот Псих, которого я знал. Восемь, девять лет — это много. Вкус к насилию у некоторых людей проявляется только с годами. Я пока выжидал, ничего не делал, хотя я четыре года занимался карате.
Но даже и без карате я бы сделал его на раз. Я вспоминаю о том, как измутузил его еще в школе, на заднем дворе. Это была не настоящая драка, просто потасовка, причем мы с ним оба и драться толком-то не умели, но я был злее и я продержался дольше. Я выиграл ту битву, но он, как обычно, выиграл всю войну, он шантажировал меня эмоционально еще долгие годы после той драки. Используя все те приемы, которые в ходу у лучших друзей: повернул мне в морду большую лампу и заставил меня чувствовать себя скотиной, который по пьяни избил свою жену. Теперь, когда я владею определенными навыками шотокан-каратс, я смогу с легкостью его обезвредить. Но почему-то я ничего не делаю, я думаю: какой же парализующей силой обладает подчас чувство вины и как чувство собственной правоты может мобилизовать человека. Мне просто хочется выбраться из этой передряги так, чтобы мне не пришлось делать ему больно.
62 
