Особенно,... 
177 
«Капризной госпожи!»
Он сам не заметил, как переступил порог. Стараясь идти как можно тише, медленно двинулся к сцене по центральному проходу. Из тьмы – к свету. Так, на цыпочках, приближаются к заветной мечте. Один раз сыграть в волшебном зале, и можно умереть со спокойной совестью. Даже во время краткого пребывания в консерватории маэстро д’Аньоло ни разу не довелось видеть ничего подобного. Вот где творится Музыка с большой буквы! Вот где выступают настоящие виртуозы, а не уличные побирушки вроде всяких Сьлядеков. Вот где собираются истинные ценители искусства!.. Опомнившись, Петер затравленно оглянулся. Сейчас войдет служитель и прогонит в тычки! Но нет, вокруг дремала равнодушная тишина. Даже мелодия-греза умолкла. Остановившись у боковой лесенки, щурясь от режущего глаза сияния, бродяга увидел: на авансцене ждут четыре пюпитра с нотами. Позади каждого, на специальных подставках из черного дерева, лежали они: скрипка, виолончель и флейта.
Четвертая подставка пустовала.
Испуган, недоумевая, Петер снова огляделся. Свечи горят, ноты и инструменты готовы… Складывалось впечатление, что концерт вот-вот начнется! Нет малого: людей. Слушателей и музыкантов.
– Ну, это… значит… Эй! – пугаясь собственной отваги, вслух поинтересовался бродяга.
Голос прозвучал кощунственно громко, рокотом прибоя раскатившись по всему залу.
Нет ответа.
Окончательно расхрабрившись, Петер буквально взлетел на сцену. Сунулся туда, сюда, заглянул за кулисы – никого. Подошел к пюпитрам. На трех лежали незнакомые ему ноты. На четвертом, стоявшем возле пустой подставки, белели чистые листы. Да ведь это приглашение! Шанс исполнить свою мечту, сыграть в настоящем Collegium Musicum, пускай даже перед безлюдным залом! Другого случая не будет. Чего ты ждешь, дурачок? Особого приглашения? Ангела с огненным мечом, который явится изгнать тебя из рая?!
Петер глубоко вздохнул и расчехлил «Капризную госпожу». Тронул струны: ну конечно, строй полетел, как всегда! Лихорадочно принялся настраивать инструмент, словно боясь опоздать.
Вроде бы все. Можно начинать.
Играть перед пустым залом он робел. Наверное, даже больше, чем перед полным, будь в «Eden’е» аншлаг. Крепко зажмурился, воображая: слушатели рассаживаются в кресла. Невысокого мнения о собственной фантазии, вместо знатоков и ценителей он заполнял зал людьми, для кого играл раньше. Кого встречал в своих нескончаемых странствиях, о ком слышал из бесчисленных историй, рассказанных в корчмах и кабаках. Маг Марцин Облаз из Хольне. Сотник рубежной охраны Ендрих Кйонка. Фома Брут, испачкан могильной землей, засыпает с открытыми глазами. Гогочут усатые казаки, за версту разя сивухой. Пытливо глядит на «бамбино виртуозо» добрый маэстро д’Аньоли. Отец Игнатий с лицом деревянного идола. Раб Справедливости Стагнаш зажимает сочащуюся дымом рану. Суровый Ахилло Морацци-младший со шпагой на боку. Бешеный Вук Мрнявчевич со всей ватагой. Молчун Керим-ага. Подмигивает толстый Старина Пьеркин. Хмурятся сторожа Межи: Ченек и Мирча. Упрямая Сквожина с вилами. Слепой профессор из Каварренского университета привел толпу буршей. Пьян отчаянием Юрген Маахлиб (сейчас опять «Кочевряку» затребует!). Грузный Освальд ван дер Гроот. Узник адской тюрьмы Ганс Эрзнер. Угрюмый капитан-брабансон. Андреа Сфорца, безумец, пират и лекарь. Восторженно пускает слюни юный Ромео. Ослепительная Франческа Каччини. Загорелая непоседа Каролинка. Живое дыхание наполняло зал – еще! еще!.. – и Петер сам не заметил, когда родилась музыка.
Нищий бродяга, он играл для них, как для себя.
Один на один.
«Как в последний раз!» – ударила непрошеная мысль. Гнусная, дрянная, гадкая мыслишка! – тем не менее ее горечь будто желчь отрезвила, вернув ясность рассудку. Разве можно играть так в последний раз в жизни! Да ведь он сгорит со стыда на том свете! Его сварят в котле рогатые черти, и поделом! Только сейчас, утонув в чудесной акустике дивного, настоящего зала, Петер узнал, как плохо он играет.
Несчастный, ты получил, что хотел.
Звук слоился, струны дребезжали. Голос «Капризной госпожи» фальшивил, не достигая балконов. Инструмент растерялся, как и хозяин инструмента. Напевая баллады, Сьлядек заикался, промахиваясь не в такт. Это, с позволения сказать, искусство годилось для площадей и харчевен, унылых поминок и разудалых гулянок. Для кого он играл все эти годы? Для солдат и школяров, воров и гулящих девок, бюргеров и крестьян, ремесленников и бездельников. О да, им нравилось! Они платили гроши, угощали и требовали потешить их заскорузлые души. Но здесь, в Храме Музыки, цена его мастерству – ломаный грош.
177 
