149 
Людей, кроме Эрзнера, в сатанинской мастерской не наблюдалось.
– Зря ты, Зеки, Договор порушил, – промычал четырехглаз, толкнув соседа локтем в бок. Слова дьявола удалось разобрать с трудом: закончив очередную плетенку, тот с жалобным стоном сунул в пасть изодранные в кровь, дымящиеся пальцы. – У тебя ж срок к концу подходил! Сколько б твой барон еще протянул?
– А черт его знает! – искренне ответил Ганс.
Дьявол кивнул:
– Вот я и говорю. Ну, пять лет. Ну, шесть. Или в люди выбиться надумал? Зря. Суеверие это. Брехня. Да и от Гончих шиш уйдешь.
– Простите, господин мой, не понимаю, – отважился промямлить Ганс. Кажется, дьявол был настроен вполне дружелюбно, и это придало Эрзнеру толику храбрости. – О чем вы? И почему вы называете меня этим… Зеки? Зекиэлем?
– Шутишь, Зек?! – искренне изумился рогач. – Это же я, Калаор! Бельмач Калаор, из Пентаграмматона! Мы ж с тобой вместе срок мотали: ты по второй ходке, я – по первому залету! Рядом сидели, как сейчас. Неужто забыл?!
Ганс честно попытался вспомнить.
Увы.
– Плохо дело. Это все часовня, будь она неладна! На кой ты туда полез? Или думаешь в бессознанку упасть? Лазарет, то да се…
– Разговорчики! – рявкнули вдруг над ухом. – Языки чешем, бездельники?! Опять норму завалите, а весь мед на голову кому? Старшему барака Азатоту?!
Над Гансом навис тихий ужас. Тихий, потому что Азатот замолчал, раздраженно хлопая парой изломанных, угловатых крыльев. А после его воплей даже труба Иерихона выглядела бы тихоней.
– Все, Зекиэль! Завязывай с интригами! – совершенно непоследовательно заявил старший барака. – Марш препоны чинить! А то Шайбуран один не справляется. Калаор, сидеть! Будешь пялиться – четные зенки подобью! Пальчик он поранил, бедняжка! Тут тебе не Жарынь и не Сульфурикс! Искупай честным трудом – глядишь, зачтется…
Чинить препоны оказалось ненамного сложнее, чем плести интриги. Знай стучи молотком да проверяй, чтоб шаткая конструкция из досок и брусочков не развалилась от первого же пинка. Мрачный карлик Шайбуран, ублюдок паука и черепахи, воспрял духом: с его конечностями препоны чинились из рук вон плохо, а Гансу плотничать было не впервой. Вдвоем дело наладили. Жаль, Шайбуран часто попадал себе молотком по жвалам и загонял под когти занозы.
«Неуклюжие они, эти бесы», – мельком отметил Ганс.
Потом Эрзнера определили лепить чернуху – уродливые фигурки из вязкой, аспидного цвета глины. Но скульптор из грешника оказался аховый, чтоб не сказать хуже, только руки зря перепачкал. Умница Азатот быстро переставил его строить козни. Ганс еле успел войти во вкус, размахивая мастерком и покрикивая на напарника: «Раствор! Раствор давай!», как работу прервал гулкий удар колокола.
От звона у трех бесов случились судороги.
– Обед, – пояснил Бельмач Калаор, оказавшись рядом.
Однако Эрзнер не заметил никакого воодушевления среди дьяволов. Работники уныло плелись к выходу, напоминая обычных каторжан, и Ганс последовал за всеми, ловя себя на мысли, что начинает привыкать к здешней жизни. Во всяком случае, вид бесовских образин больше не вызывал омерзения.
В адской трапезной оказалось чисто и светло.
В каждой харчевне бы так!
Длиннющий стол занимали блюда со свежим хлебом, плошки с медом, кувшины… Ганс решил поначалу, что в кувшинах вино, а оказалось – парное, еще теплое молоко. Обеденные же приборы – кубки! тарели! вилки-двузубцы! – были сделаны из серебра. Такой роскоши Эрзнеру не доводилось видывать даже у Старого Барона. Слегка удивляло отсутствие мяса и пива, но поведение бесов удивило много больше. Будто не на трапезу, а на пытку явились. Обреченно расселись по скамьям, с отвращением глядя на харч. Вот черепаук Шайбуран протянул тонкую лапу, уцепил сдобный калач. Принялся, морщась, жевать; скривился, словно тухлятины отведал. Ганс с опаской взял краюху. Понюхал. Откусил. Чудесный хлебушек! Белый, пышный, с румяной корочкой. При жизни нечасто едал эдакую вкуснятину!
Ощутив жуткий голод, он набросился на еду. Ломоть хлебца в мед – и в рот. В мед – и в рот. Объеденье, братцы! И молочком парным из кубка запить. «Вряд ли в раю кормят лучше!» – Ганс поспешил заесть крамолу пышкой с тмином.
А за столом тем временем творилось весьма неприглядное действо. Явно проголодавшиеся бесы через силу глотали, давились, икали, харкали, плевались, отчаянно кривились и гримасничали; двоих стошнило прямо на пол. Приятель Калаор трижды кряду пытался уцепить когтями серебряный кубок с молоком – и всякий раз, шипя, отдергивал пятерню. Наконец скрипнул клыками, вцепился в заклятую посуду (явственно запахло жареным!) и опрокинул кубок в пасть, но случайно задел краем нижнюю губу.
149 
