Грегори засмеялся.
— Не можешь же ты требовать…
— Почему не могу? Почему не могу? Почему бы вам не приспособляться? Почему всегда должны только мы? Почему гайки закручиваются так хреново туго, что женщине не по силам их, хрен, отвинтить?
— Потому что иначе твои хреновые колеса отвалились бы.
Но Рейчел это не остановило.
— Подголовники, — продолжала она. — Судьи. Принтеры. Таксисты. Газонокосилки. ЯЗЫК.
Джин обнаружила, что посмеивается.
— Над чем вы смеетесь? Вам же еще хуже.
— Почему мне еще хуже?
— Потому что вы росли, не зная этого.
— Не думаю, что вы знаете меня настолько хорошо, чтобы говорить так. — Джин понравилась беззаветность Рейчел, ее убежденность. — Нет, я смеялась не над вами, дорогая моя. Я подумала о бирже.
— Это почему?
— Ну, когда я была девочкой, помню, меня предостерегали против биржи. Ее приравнивали к азартным играм, мошенничеству и забастовкам.
— Вы воспринимаете вещи несерьезно, — сердито сказала Рейчел. — Вам следовало бы воспринимать вещи серьезно.
— Ну, — сказала Джин, пытаясь воспринимать вещи серьезно, — может быть, это уж не такая плохая мысль, чтобы женщины… приспособлялись. Может быть, это делает их умы гибче. Может быть, нам следует жалеть мужчин. То, как они не способны приспособляться.
— Это мужской аргумент.
— Разве? А не просто аргумент?
— Нет, это мужской аргумент. Один из тех, которые они всучили нам, потому что знали, что он не сработает. Ну, как снабдить нас набором гаечных ключей, которые к гайкам не подходят.
— Возможно, потому-то ты и не способна сменить колесо, — сказал Грегори, улыбаясь про себя.
— Заткнись, Грегори.
«Да, — подумала Джин. — Даю им не больше двух-трех недель. С другой стороны, она мне нравится. И очень».
Они еще несколько раз навестили Джин, и раз за разом Грегори словно все больше отсутствовал: эта все перед собой сметающая девушка делала его почти прозрачным. Рейчел все чаще обращалась только к Джин. Как-то днем, когда Грегори отпустил неоцененную шутку о сиденьях унитазов и исчез, Рейчел сказала негромко:
— Пошли завтра в кино.
— С радостью.
— И… не говорите Грегори.
— Ладно.
Как странно, думала Джин на следующее утро, начать встречаться с подружкой собственного сына. Ну, «встречаться» было, пожалуй, слишком сильно сказано. Всего-то посещение кино и китайского ресторана. Но все равно она была приятно возбуждена и так долго выбирала, как одеться, что ей стало неловко за себя. «Заскочу за вами в семь», — сказала Рейчел совершенно естественно, а для Джин эти слова прозвучали странно. Так полагалось говорить сорок лет назад молодым людям в «Остин-7», рассыльным на мотоциклах с коляской. Ухажерам, которых у нее никогда не было. А теперь их наконец произнесла девушка, что-то вдвое ее моложе.
Фильм, который выбрала Рейчел, был жестким, немецкого покроя и политическим. Даже мгновения нежности в нем тут же обнажались как иллюзорные и притворные. Джин он очень не понравился, но она нашла его захватывающе интересным. Все чаще она замечала в себе такую реакцию. Прежде — слово, которое охватывало всю ее жизнь, — ее интересовало то, что ей нравилось, и не интересовало то, что не нравилось; во всяком случае, более или менее. Она полагала, что это свойственно всем. Но словно бы сложился новый уровень реагирования. Теперь иногда ей надоедало то, что она одобряла, а то, что она не одобряла, находило в ней отклик. Она не была твердо уверена в благотворности такой перемены, но факт ее был неопровержимым и поразительным.
Рейчел заплатила за оба билета в кино, а кроме того, дала Джин понять, что заплатит и за обед.
— Но у меня есть деньги. — Джин начала копаться в сумочке, пока официант все еще принимал их заказ. Она извлекла несколько пятифунтовых бумажек, смятых в комки. Теперь она обязательно сминала деньги, поскольку это снижало стыдность того, что ты их достаешь. Сомни деньги, и ими можно пользоваться, говорить о них, не испытывая особой неловкости.
Рейчел перегнулась через стол, сложила ладони Джин на деньгах и убрала их назад в сумочку. На дне среди макияжа и комочков пыли тусклое поблескивание читалось: «ДЖИН СЕРДЖЕНТ XXX».
— Вы ведь тут не с мужчиной, — сказала Рейчел.
Джин улыбнулась. Ну конечно, нет. Однако каким-то странным образом — да. Или, вернее, она вела себя так, словно приняла приглашение мужчины. То, как старательно она оделась; то, как она не высказала полностью свое мнение о фильме, когда они выходили из кино; то, как она подчинилась Рейчел, когда они вошли в ресторан. Может быть, это была просто почтительность старости к юности, а может быть, нет.