– Вы издеваетесь надо мной! Что это вы вздумали? – Она испуганно вскрикнула, когда Луиджи присел на край кровати. – Уходите! Убирайтесь отсюда! Я сейчас закричу!
– Джесси, не надо впадать в истерику.
– Истерику? Как вы смеете! Сначала вы ведете себя как отвратительный грубиян, потом врываетесь без стука…
– Ладно, прошу прощения. Со мной вам действительно пришлось нелегко… Но мы же приехали сюда для работы, и если мы встанем друг другу поперек горла, то дело от этого не выиграет.
– Я не имею ничего против работы, но мне невыносим обман, благодаря которому вы заманили меня на этот остров.
– Обман? – удивился он. – Джесси, вы родились подозрительной или что-то сделало вас такой?
Джесс уткнулась головой в колени.
– Вы переворачиваете мои слова!
– Проклятье! Ничего я не переворачиваю! – взревел Луиджи. – Я задал вам прямой вопрос. Возьмем, к примеру, меня. Я по натуре не подозрителен, но все же мне пришлось научиться понимать, что люди далеко не всегда таковы, какими себя изображают. Позже я обнаружил, что все труднее становилось верить кому-то, кроме ближайших друзей, и не без оснований! Я всего лишь спросил вас, были ли вы такой подозрительной от природы или что-то сделало вас такой, вот и все!
Джесс подняла на него глаза, удивленная его словами. Луиджи начинал разговаривать почти как обычный человек, и по непонятной причине именно это помогло ей понять, что она обманывает себя: ее беспокоили вовсе не мотивы, по которым он привез сюда, нет – она боялась, а точнее, была в ужасе от того, что почти влюбилась в этого мужчину, причем без малейшей надежды на то, что это чувство когда-нибудь станет взаимным.
– Кое-что сделало меня такой… – с трудом ответила Джесс.
– Вы расскажете мне что?
Джесс отрицательно замотала головой. Эта внезапная перемена в ней самой делала ее слишком уязвимой.
– Джесси, дорогая! У меня не было выбора при размещении… – Он недоуменно развел руками. – Черт! Надеюсь, вы не боитесь, что я начну к вам приставать?
– Конечно нет! – в совершенном ужасе от представившейся ее воображению картины вспыхнула она.
– Благодарю бога хотя бы за это, – пробормотал Луиджи с усмешкой.
Какая-то легкость, прозвучавшая в его смехе, разительно контрастирующая с ее собственным нервным напряжением, внезапно наполнила ее обидой.
– Единственная проблема, которая беспокоит меня, – жестко проинформировала она, – заключается в том, что, учитывая ваш непредсказуемый скверный характер, я могу кончить свою жизнь на электрическом стуле, как осужденная за убийство!
Он, смеясь, поднялся.
– Не думаю, что до этого дойдет, во всяком случае, не сейчас, когда решил исправиться. – Он явно поддразнивал ее. – А чтобы доказать вам, что перевоспитался, я сварю для нас кофе. Разбирайте вещи, и, когда вы спуститесь вниз, я подам вам его прямо перед нашим великолепным камином.
Джесс тоже поднялась с кровати.
– Мне жаль портить столь восхитительную картину, – начала она, безуспешно пытаясь избавиться от постепенно обволакивающего ее ощущения мягкого тепла, – но сомневаюсь, что этот дом может обеспечить вас таким кофе, какой вы любите…
– Ха! Очень немногие дома могут этим похвастаться, поэтому все необходимое у меня с собой! – усмехнулся Луиджи.
– Что? – Джесс расхохоталась неожиданно для себя. – Правда?!
– К выбору кофе я подхожу почти так же разборчиво, как к своим женщинам… – негромко произнес он, касаясь ее плеча. – О, если бы вы знали, Джесс, насколько желанной вы мне кажетесь… особенно когда смеетесь! О, как вы сейчас хороши!
– Луиджи!.. – запротестовала она, но едва произнесенное, имя застыло у нее на устах, когда он медленно и ласково притянул ее к себе.
– Знаете ли вы, Джесси, какой прекрасной вы становитесь, когда смеетесь? – выдохнул он, осторожно прикасаясь щекой к ее волосам.
Будучи не в силах ничего сказать, Джесс сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться, но близость его тела подействовала на нее, как сильный наркотик.
– Смех придает вам особенную прелесть, – прошептал Луиджи, все крепче сжимая ее в объятиях.
– Луиджи, я… – Ее слова были заглушены легким, дразнящим прикосновением его уст к ее устам, но тепло легкого прикосновения стремительно превратилось в жар страсти, когда ее губы приоткрылись в неосознанном, но сладостном и откровенном приглашении, а страх, сковавший ее, когда она с чувством фатальной обреченности поняла, насколько теперь близка к тому, чтобы отдаться ему, был мгновенно подавлен горячей волной желания.