107 
— Но почему, Филипп? Даже если второй ребенок родится бастардом, разве я не могу подождать, пока твой брак аннулируют, и потом стать твоей женой? Разве Генрих не хочет, чтобы дочь графа достойно вышла замуж, а земли Данстона были бы под надежной защитой? Неужели наследство ребенка столь важно, что лишит нас счастья? Или брак нельзя аннулировать?
Филипп усмехнулся.
— Я больше всего боялся, что не смогу аннулировать брак. Именно поэтому и пытался убедить короля, что он принудил меня жениться не на той женщине на основании ложных посылок. Но оказывается, я плохо знал церковные и гражданские законы, чего не скажешь о Генрихе. Аннулировать брак ничего не стоило, мне только следовало доказать, что меня женили против воли. И то, что я никогда не исполнял клятв, которые дал при венчании, облегчило дело. Через несколько месяцев леди Равенна с благословения Папы перестанет считаться моей женой. Насчет этого я спокоен.
Эльвина вздрогнула. Что он пытается ей объяснить?
— Тогда в чем дело, Филипп? — прошептала она.
— Церковь никогда не освятит брак между теми, кто виновен в адюльтере, даже если законные супруги разведутся или умрут. Мы никогда не сможем пожениться, Эльвина! Из-за моей глупости нам навеки запрещено стать супругами, и тут ничего, ничего нельзя поделать.
— А Генрих не позволит дочери графа Данстона жить во грехе и рожать бастардов, — с горечью отозвалась Эльвина. — Не надо было мне сюда приезжать. Быть с тобой — вот все, чего я хочу, все, что для меня важно, и мне безразлично, какими клятвами или грехами будет скреплен наш союз. Из-за графского титула моего отца мы оба обречены страдать.
— Мы страдаем из-за моего греха — из-за того, что я взял тебя силой. Я сделал из тебя шлюху и теперь пожинаю плоды своего преступления. Король прав. Ты не можешь продолжать жизнь, которую мы вели до сих пор; я тебе не позволю. Это наша последняя ночь. Завтра ты вернешься на женскую половину дворца и будешь ждать брака с человеком, которого выберет тебе Генрих. Сэр Роберт — хороший выбор. Он будет добр к тебе и детям. Король мудрый человек, поэтому не бойся того, кого он тебе предложит.
Руки Филиппа бессильно упали, словно он уже сейчас отказывался от нее. Эльвина горько плакала у него на груди. Задыхаясь от рыданий, она отказывалась смириться с судьбой.
Не в силах смотреть, как она страдает, Филипп обнял ее и начал поцелуями осушать слезы. Ласка его вызвала в ней непреодолимую потребность большего, и Эльвина стала целовать Филиппа жадно, не думая о скором прощании, заставляя его забыть обо всем, кроме того, что они вместе.
Эльвиной владела страсть, направляющая ее действия, и когда Филипп крепко прижал ее к своему восставшему мужскому естеству, она тихо засмеялась, оседлала его и застонала от наслаждения.
И вновь он подвел ее к краю, за которым начинался иной мир. Неудивительно, что в ней всякий раз прорастало его семя. Если бы сейчас в животе ее не рос его ребенок, он был бы зачат сейчас.
И словно в подтверждение мыслей Эльвины, ребенок в животе зашевелился, и Филипп почувствовал это. Он взглянул на нее удивленно и тревожно, затем удивление сменилось удовольствием.
— Я надеялся увидеть, как он растет в твоей утробе, и присутствовать при его рождении, — сказал он с сожалением. — Ты могла бы превратить меня в домоседа, если уже не превратила.
Эльвина коснулась его щеки.
— А ты рассчитывал всю жизнь провести на войне, милорд? Если все, что ты говоришь мне о короле, — правда, то он хочет, чтобы его земли, а не кошельки наемников полнились богатством. Если не я, то сам король заставил бы тебя осесть и остепениться.
— Это верно. Сент-Обен надо возродить к жизни, если ему надлежит стать домом моего сына. Может, мне удастся и твоего Гандальфа переманить к себе, если Данстон попадет в руки кому-то другому, но думаю, он сохранит верность своей прекрасной даме.
— Ты вернешься в Сент-Обен послезавтра? — спросила Эльвина.
— Вначале я должен позаботиться о безопасности нашего сына. Боюсь, леди Равенна сделает его заложником, чтобы удержать Данстон. Завтра я возьму с собой только одного из моих людей. Остальным придется уехать до начала турнира и взять Данстон под свой контроль до того, как либо я, либо люди короля прибудут, чтобы отнять у леди Равенны нашего ребенка.
Эльвина побледнела. Если Филиппу суждено умереть завтра, то Данстон займут люди короля. Кто знает, какое решение насчет их с Филиппом первенца примет король. Некому будет отстоять ее право самостоятельно воспитывать ребенка. Эльвина представила лицо Филиппа, лицо, которое она так любила, безжизненным и застывшим и за дрожала. Если она не сможет удержать Филиппа, то сын должен стать заменой ему. Решение было принято, по Эльвина ни слова не сказала о том, что собиралась сделать, Филиппу. Она призналась Филиппу в своих чувствах, и все же это не убедило его не отдавать ее без боя. Теперь Эльвина считала, что имеет право поступать так, как считает нужным сама.
107 
