Себастьян был готов купить услуги лорда Гауэра, которого на самом деле звали Гоув, чтобы тот подменил его собой.
Ему казалось, что он попал в фантастическую сказку, где лев царствует в окружении каких-то гнусных животных, обезьяноподобных крыс, вопящих и раздирающих друг друга.
Себастьяну вдруг стало еще гаже, когдау ворот особняка Бель-Иля к нему приблизился, ковыляя, какой-то нищий, чтобы попросить милостыню. Это был молодой человек без одной ноги.
— Где вас изувечило? — спросил Себастьян.
— При Берг-оп-Зоме, господин. Ядром.
Ядро. Пролетает ядро, и вся жизнь идет под откос.
— У вас нет семьи?
— Я теперь всего только лишний рот, господин.
Этот человек потерял ногу ради своего короля. И ядро сделало его бобылем.
Себастьян дал несчастному монету. Тот осыпал его благословениями, наверняка теми же самыми, что и брат Игнасио графиню Миранду.
Король уехал в Компьень. Малые ужины прервались.
Себастьян решил было, что поток глупостей на его счет иссяк, но его второй слуга Иоганн-Фелициус невольно развеял эту иллюзию, спросив, верен ли слух, согласно которому господин граф фабрикует алмазы чистейшей воды.
— Откуда ты это взял?
— От кузнеца, сударь. Мы с кучером ходили к нему сегодня утром.
— Ну конечно! — воскликнул Себастьян с сарказмом.
Фабриковать алмазы — только этого ему еще не хватало!
Себастьян решил сбежать из Парижа и снова наведаться в Шамбор, на сей раз в одиночку, чтобы поразмыслить о своей судьбе, а заодно выполнить заказ короля и госпожи де Помпадур, окрасив кое-что из их гардероба: штаны, жилеты, кафтаны, плащи, юбки, кружевные воротники, набор лент, что там еще.
«Красильщик и паяц», — с горечью подумал он.
В пути Себастьяна застиг дождь, один из тех преждевременных осенних ливней, что обрушиваются на землю с какой-то мстительной силой. Сквозь запотевшее стекло кареты он заметил на дороге силуэт одинокого путника, согнувшегося под яростью небес и насквозь промокшего. Но отнюдь не простолюдина, поскольку был при шпаге. Себастьян крикнул кучеру остановиться и открыл дверцу. Незнакомец понял это как приглашение: подбежал к карете и обратил к Себастьяну сморщенное и растроганное лицо.
— Вы остановились ради меня, сударь?
— Да. Залезайте же.
Тот не заставил себя ждать. Затем, истекая водой, прерывисто дыша и стуча зубами, уселся напротив Себастьяна.
— Позвольте представиться. Шевалье Эймерик де Барбере.
— Я граф де Сен-Жермен.
— Наслышан, сударь. О вас легенды ходят.
«Опять услышу этот вздор», — подумал Себастьян.
— Откуда путь держите? — спросил он, чтобы сменить тему.
— Из Орлеана. Направляюсь в Тур.
— Пешком? — удивился Себастьян, открывая сундучок с провизией, чтобы налить арманьяка этой заблудшей душе.
Шевалье бросил на него взгляд, исполненный спокойного вызова:
— Я разорен, сударь. Иду в монастырь к своему брату в надежде на пристанище. Вы по-христиански спасли меня от воспаления легких.
Себастьян протянул бедняге стопку арманьяка и попросил рассказать свою историю. Эймерику де Барбере недавно исполнилось двадцать четыре года, и он был худ, как щепка. Вернувшись из Италии без единого гроша, он узнал, что его родитель умер и похоронен, что все имущество унаследовал старший брат, но наследством сразу же завладели кредиторы.
— Что вы умеете делать, кроме как воевать и молиться? — спросил Себастьян.
— Ничего, сударь. Но это означает также, что я готов научиться всему.
Себастьян задумался над ответом. Он нуждался в спутнике по жизненным странствиям, но обладавшим большим достоинством, положением и воспитанностью, нежели просто слуга.
— Значит, вам не на что надеяться от вашего брата, кроме как стать монахом под его началом?
— Верно.
— Если вам угодно сопровождать меня туда, куда я направляюсь, быть может, я смогу предложить вам не столь унылое будущее.
— Сударь, я весь к вашим услугам. Но правда ли, что вы умеете делать алмазы и что вам тысяча лет?
— Откуда эти нелепицы?
— Из газетки, на которую наткнулся в каком-то орлеанском трактире.
— Воспользуйтесь вашим здравым смыслом, шевалье. Если бы я делал алмазы и жил тысячу лет, мне бы не было нужды разъезжать по дорогам. Уж скорее бы я летал по воздуху.
Барбере разразился юношеским и даже заразительным смехом, поскольку он передался и Себастьяну.