В середине декабря по Мюнхен-штрассе опять гнали в Дахау кучку евреев и прочих злодеев. Парад номер три.
Руди целеустремленно сходил по Химмель-штрассе к дому № 35 и вернулся с небольшой котомкой и двумя великами.
— Двинули, свинюха?
* * * СОДЕРЖИМОЕ КОТОМКИ РУДИ ШТАЙНЕРА * * *
Шесть кусков черствого хлеба, разломанных на четвертинки.
Они укатили вперед колонны, в сторону Дахау, и остановились на пустом отрезке дороги. Руди подал котомку Лизель.
— Набери горсть.
— Сомневаюсь, что это хорошая мысль.
Руди шлепнул ей в ладонь кусок хлеба.
— Так делал твой Папа.
Как тут было спорить? Дело стоило хлыста.
— Надо быстро, тогда не поймают. — Руди начал разбрасывать хлеб. — Так что пошевеливайся, свинюха.
Лизель не могла удержаться. С ее лица не сходила тень усмешки, пока они с ее лучшим другом Руди Штайнером раздавали дороге куски хлеба. Закончив дело, они подхватили велосипеды и спрятались среди новогодних елок.
Дорога была холодная и прямая. В скором времени появились солдаты с евреями.
В тени дерева Лизель смотрела на друга. Как все изменилось — от фруктового вора до подателя хлеба. Светлые волосы Руди хотя и темнели, но были как свеча. Лизель слышала, как у него самого урчит в животе, — и он раздавал хлеб людям.
Это Германия?
Фашистская Германия?
Передний солдат не заметил хлеба — он не был голоден, — а вот передний еврей заметил.
Он протянул заскорузлую руку, подхватил кусок и лихорадочно затолкал его в рот.
Не Макс ли это, подумала Лизель.
Ей было плохо видно, и она подвинулась, чтобы рассмотреть получше.
— Эй! — Руди обозлился. — Не шевелись. Если нас заметят и поймут про хлеб, нам конец.
Девочка полезла дальше.
Один за другим евреи наклонялись и подбирали с дороги хлеб, а из-под еловых лап каждого внимательно рассматривала книжная воришка. Макса среди них не оказалось.
Но радость была недолгой.
Она шелохнулась вокруг, когда один солдат заметил, что кто-то из подконвойных уронил руку к земле. Колонну остановили. Дорогу внимательно осмотрели. Узники жевали, как только могли, быстро и бесшумно. Коллективно глотали.
Конвоир подобрал несколько кусков и осмотрел обе стороны дороги. Узники тоже озирались.
— Вон там!
Один солдат крупным шагом двинулся к девочке под ближним деревом. И тут заметил мальчика. Оба побежали.
Они бежали в разные стороны под стропилами сучьев и высоким потолком леса.
— Лизель, беги, не останавливайся!
— А велики?
— Scheiss drauf! Да насрать, нужны они!
Они бежали без остановки, но через сто метров сгорбленное дыхание солдата настигло Лизель. Оно скользнуло рядом, и Лизель приготовилась к руке-спутнице.
Ей повезло.
Достался только сапог под зад и пригоршня слов.
— Беги отсюда, малявка, нечего тут!
Лизель поднажала и не останавливалась еще добрый километр. Ветки полосовали ее по рукам, сосновые шишки подкатывались под ноги, а вкус новогодней хвои колоколом звучал в легких.
Прошло целых сорок пять минут, прежде чем Лизель вернулась к дороге, где Руди уже сидел и ждал ее возле ржавых великов. Он собрал с дороги остатки хлеба и теперь жевал черствую твердую пайку.
— Я тебе говорил не высовываться, — сказал Руди.
Лизель повернулась задом.
— Посмотри, нету отпечатка?
ТАЙНАЯ КНИГА РИСУНКОВ
За несколько дней до Рождества случился очередной налет, хотя на Молькинг ничего не упало. В новостях по радио сказали, что большинство бомб оказались сброшены вне населенных пунктов.
Но самое важное тут — реакция в подвале Фидлеров. Когда собрались последние завсегдатаи, все притихли в серьезном молчании.
В ожидании смотрели на Лизель.
В ушах у нее громко прозвучал Папин голос.
«Если будут налеты, продолжай читать в убежище».
Лизель выжидала. Нужно было убедиться, что этого все хотят.
За всех высказался Руди:
— Читай, свинюха.
Она открыла книгу, и слова нашли дорожки к каждому, кто был в подвале.
Дома, после того как сирены разрешили людям подняться на землю, Лизель сидела с Мамой на кухне. На Розином лице вперед выступила озабоченность, и совсем немного погодя Мама взяла нож и вышла за дверь.
— Пойдем со мной.