Особенно,... 
78 
– Это ненормально, Иеремия! – часто упрекала его Ханна в прежние годы. – Она же девочка, совсем малышка, доверь ее мне и другим женщинам.
Но он не хотел, не мог вынести долгой разлуки с дочкой.
– Странно, что ты еще ездишь на рудники каждый день!
И вскоре он стал брать девочку с собой. Захватывал несколько игрушек, теплый свитер, одеяло, иногда подушку, и Сабрина с удовольствием играла в уголке его конторы, а к вечеру, утомившись, уютно спала на одеяле у огня. Кого-то это шокировало, но почти все находили эту картину трогательной. Даже самые грубые души оттаивали при виде розового личика, прикрытого углом одеяла, и светлых локонов, рассыпавшихся по подушке. А она всегда просыпалась с улыбкой и, зевнув маленьким ротиком, бежала поцеловать отца. Их взаимная любовь порой вызывала недоумение, но в большинстве сердец будила зависть, сентиментальность и редкую снисходительность к ближнему. Все эти тринадцать лет он не знал с ней горя; она приносила ему только радость, только счастье, только любовь. А его любовь к ней была столь всеобъемлющей, что Сабрина, казалось, и не замечала отсутствия матери. Однажды он просто сказал дочке, что мать умерла вскоре после ее рождения.
– Она была красивая? – спросила девочка.
Его сердце чуть сжалось, когда он кивнул:
– Да, дорогая. Красивая, как ты.
Он улыбнулся. На самом деле Сабрина была похожа скорее на него, чем на мать. У нее были такие же твердые черты лица, как и у него, Иеремии; к тому же скоро стало ясно, что она будет такой же высокой, как он. Если что и было в девочке от Камиллы, так это буйный нрав. Она постоянно разыгрывала его, была настоящей проказницей, однако делала все совершенно беззлобно; в ней не было и следа ядовитого, вздорного характера матери. За все эти годы никто и намеком не дал ей понять, что ее мать не умерла, а просто бросила их обоих. Сам Иеремия не считал нужным об этом говорить. Это только причинило бы девочке боль, как сказал он когда-то Ханне. И все эти тринадцать лет Сабрина не знала ничего, кроме радости. У нее были легкая, счастливая жизнь и обожавший ее отец, от которого она ни на шаг не отходила. Когда она достаточно подросла, он нанял ей учительницу. Сабрина терпеливо пережидала всю первую половину дня, делая вид, что увлечена занятиями, но затем пулей летела на рудники и весь остаток дня проводила с отцом. Здесь она училась тому, что было ей действительно интересно.
– Когда-нибудь я буду работать у тебя, папа.
– Не говори глупостей, Сабрина.
Однако в глубине души ему было жаль, что это невозможно. Она была ему и дочерью, и сыном одновременно, а в том, что касалось бизнеса, голова у нее работала прекрасно. Но на рудниках она работать не сможет. Никто этого не поймет.
– Ты же взял на работу Дэна Ричфилда, когда он был еще совсем мальчишкой. Он сам мне рассказывал.
Дэн был теперь двадцатидевятилетним женатым мужчиной, отцом пятерых детей. Много времени, оказывается, прошло с тех пор, как он начал работать по субботам у Иеремии.
– Это другое дело, Сабрина. Он парень, а ты юная леди.
– Ничего подобного! – В редкие минуты упрямства она действительно напоминала ему свою мать.
Он отворачивался, лишь бы не видеть этого сходства.
– Смотри мне в глаза, папа! Я знаю рудники не хуже любого мужчины!
Он садился и с нежной улыбкой брал ее за руку.
– Ты права, любимая, все верно. Но простого знания здесь недостаточно. Это дело требует мужской хватки, мужской силы, мужской решительности. То есть того, чего у тебя нет и никогда не будет. – Отец похлопал ее по щеке. – Нам просто нужно найти тебе красивого мужа.
– Не хочу никакого мужа!
В десять лет она выходила из себя, когда думала о замужестве. С тех пор ее отношение к этому вопросу ничуть не изменилось.
– Я хочу быть только с тобой!
В каком-то смысле он был рад этому. Ему было пятьдесят восемь лет. Он все еще был крепким, живым, энергичным человеком. У него было множество идей насчет того, как вести дело на рудниках и виноградниках. Но боль, которую в свое время причинила ему Камилла, не прошла бесследно. Даже в душе он не ощущал себя молодым. Он был стариком, усталым, потрепанным жизнью. Было в нем что-то, чего он уже никогда и никому не откроет. Как никогда больше не откроет дверей своего роскошного городского особняка. За эти годы к нему обращалось множество лиц, желавших купить особняк. Кое-кто даже собирался переделать его под гостиницу. Но Иеремия отказывался продавать его. Ни разу больше он не вошел туда и, возможно, никогда уже не войдет. Слишком тяжело было вновь оказаться в доме, который он строил для Камиллы, в доме, который надеялся заполнить полудюжиной ребятишек. Ну что ж, он завещает его Сабрине, а если она выйдет замуж, сразу и передаст его ей. Пусть это будет дом, если не для него, так для ее детей – вполне пристойная перспектива для домашнего очага, столь любовно обустроенного им в свое время.
78 
