Последние отзывы

  43  

— Мы поговорим об этом при встрече. Приходите! Вы знаете адрес?..

Лена пришла через десять минут. На ней было светлое с низким вырезом платье и, как все ее платья, плотно облегало тело, так, будто она в нем купалась, а потом сушила на себе, не снимая.

Вот Лена движется по комнате, вот положила на письменный стол свою длинную сумку и стала стягивать с рук тонкие красные перчатки. Завьялов смотрел на нее и думал: «Все по-старому. Вот оно и вернулось, это старое. Тут как тут. Можно ни о чем не думать. Все происходит само собой. Хоть и всегда остается расстояние. Ничтожно малое, как толщина листа бумаги, но остается. При самых крепких объятиях. При самых неистовых ласках. Никогда не бывает, чтобы «я» и «ты» слились, стали единым. Остается расстояние. Его никогда не преодолеть. Да и не хочется».

— Во-от, значит, как вы живете!.. — сказала Лена, садясь в кресло у радиоприемника. — Совсем, совсем один?

— Сейчас не один, гостит родственник. Из Ленинграда.

Он подошел, присел на край кресла и провел рукой по светлым, блестящим волосам Лены.

— Ну, подождите же! — сказала она и чуть отклонила голову. — Принесите мне стакан воды, я хочу пить.

«Глупый, старый прием!» — сказал про себя Завьялов, но встал, пошел на кухню и открыл кран.

«Как легко все возвращается, — еще раз подумал он, — все, чего не очень ждешь и не очень хочешь. Как прилив на море. Вода возвращается и заливает то, что ненадолго открыла глазам людей. Песок, нежный, как кожа ребенка, окаменевшие куски дерева, которые, может быть, когда-то были кораблями… А потом снова все заливает вода. И остается лишь берег, знакомый, исхоженный, истоптанный тысячами ног».

— Где же вода, Завьялов? — раздался голос Лены. — Вы, очевидно, наливаете не стакан, а целое ведро?

Ну, конечно, Завьялов вообще забыл подставить стакан. Струя воды льется впустую, и брызги разлетаются во все стороны.

Он торопливо прикручивает кран, чтобы уменьшить напор воды, и подставляет под струю стакан…

Лена делает маленький глоток и ставит стакан на стол.

— Ну, а теперь давайте поговорим, — объявляет она. — Меня мучает любопытство. Что тогда все-таки произошло?

Завьялов стоит у стены напротив Лены, смотрит на ее длинные загорелые ноги и думает: «Если бы она меньше говорила! Если бы она совсем не говорила, совсем!»

— Ну, я вас слушаю! — настаивает Лена. «Что ж, видимо, и через это надо пройти», — мысленно произносит Завьялов, а вслух:

— Произошла ошибка, Лена. Недоразумение. Теперь все разъяснилось.

— Какая ошибка?

— В конце концов это все равно! — резко отвечает Завьялов.

— Нет, не все равно!

Она спрашивает настойчиво. Видимо, решила добиться ответа. Там, на взморье, она шла на уступки. Она хотела удержать его любой ценой. Покорностью, готовностью со всем соглашаться, ни о чем не спрашивать.

Но это не помогло. Он уехал. А теперь вот смотрит на нее так же, как тогда, на взморье, как смотрел раньше, до того, пока не случилась «история». Что ж, сегодня на нашей улице праздник.

Завьялов снова подходит к Лене, присаживается на подлокотник кресла и кончиками пальцев дотрагивается до ее тонкой шеи.

Она не отстраняется, но и не делает движения навстречу ему.

— Итак, я слушаю.

— А разве это так необходимо, чтобы я говорил?

— Да, — холодно отвечает Лена.

«Хорошо, — думает Завьялов, — я ей отвечу. Я скажу. А потом можно все забыть. На полчаса».

— Хорошо, — говорит Завьялов, — я объясню. Тогда мне показалось, что я увидел в журнале фотографию человека, который погиб на фронте.

— Это неправда, Завьялов. Вы же говорите, что он погиб? Как же могли его сфотографировать?

— Я подумал, что, может быть, произошла ошибка и он жив.

— Кто этот человек? Ваш родственник?

— Нет. Просто знакомый.

— И ради этого ты бросил меня одну там, на взморье?

— Тогда я не мог поступить иначе, Лена. Это было сильнее меня.

— И, очевидно, сильнее меня?

— Ты здесь ни при чем.

Он кладет руку на ее шею. Его рука ощущает кожу, гладкую, как песок, как прохладный песок после отлива. Она чуть запрокидывает голову.

Полузакрыв глаза, Лена говорит:

— Это было ужасно, когда ты уехал. Я ходила точно неприкаянная. И все, кто раньше нас видел вдвоем, смотрели на меня с жалостью. Я ненавижу, когда меня жалеют. Когда думают, что меня бросили…

  43