Последние отзывы

  42  

В последний раз — это было позавчера — Коростылева дала понять Завьялову, что сделала все, что было в ее силах, и больше звонить ей бесполезно. Разумеется, она попыталась утешить его, сказала, что будет продолжать наводить справки и если что-нибудь выяснится, позвонит сама или напишет Завьялову…

Но он понял, что за этими словами Коро-стылевой не стоит ничего, кроме сочувствия. Итак, он потерпел неудачу в редакции, ему пока еще ничем не помог отдел розыска, и единственным реальным результатом поисков была бумага из Министерства обороны, подтверждающая смерть Ольги.

Последняя надежда оставалась на ответ из Астрахани, на оплаченный авансом телеграфный ответ, которого Завьялов ждал уже пять дней..

Наступили сумерки, когда он вернулся домой. Виктора не было, он еще с утра предупредил Завьялова, что вернется не раньше одиннадцати. Предстоял длинный, пустой вечер. Завьялов сидел в одиночестве… Внезапно у входной двери раздался звонок.

Почтальон. Завьялов взял из его рук телеграмму, расписался в получении, распечатал бланк…

А потом он сидел у стола и тупо, все еще не отдавая себе полного отчета в случившемся, неотрывно глядел на две скупые строки, напечатанные на сером телеграфном бланке:

Значит, все. Идти больше некуда, некого спрашивать, некому посылать телеграммы.

Это конец. Оли нет. Он ошибся. Не. она смотрит на него с этой фотокарточки. Те, кто сгорает в воздухе, не воскресают. Это не Оля стоит на снегу среди незнакомых людей. Не она. Это чужая женщина. Просто очень похожа на Олю. Только похожа!

Рука Завьялова тянется к фотокарточке. Ему хочется разорвать ее, смять, чтобы никогда больше не видеть. Он не хочет смотреть на эту чужую женщину, посмевшую быть настолько похожей на Олю, что разбудила в нем надежду и так жестоко обманула его.

Но в следующую секунду Завьялов в испуге отдергивает руку. Он должен быть благодарен чужой женщине. Ее существованию он обязан тем, что прожил три недели, наполненные счастьем, тревогой и ожиданием. Он убедился, что еще не совсем разучился жить, что способен ощущать прилив сил и может к чему-то стремиться.

«Способен»… «может»… «стремиться»… Но зачем все это теперь?

«Надо все забыть. Далекий астраханский управдом Косичкин, ты поставил крест на всех моих надеждах! После листка папиросной бумаги со штампом Министерства обороны оставалась последняя надежда, зыбкая, почти неуловимая, как облачко, как дымок в безветренный день. И ты с ней покончил. Дунул — и ее нет. Сел за свой управдомовскии стол, дал очередное поручение слесарю, водопроводчику, дворнику, кому-то пообещал починить крышу, кому-то отказал в ремонте за счет домоуправления, а потом вспомнил о моей телеграмме с оплаченным ответом и написал: «Умерла… Родственников не имела…» Как говорится, вопрос исчерпан. Значит, все останется по-старому».

Звонит телефон.

— Говорит Лена!

— Простите, кто?..

— Я так и думала, что мне не следовало звонить. Тем более что вы все это время не сочли нужным дать о себе знать. Ну, теперь, по крайней мере, догадываетесь, кто говорит?

Лена? Ах, ну конечно, она, Лена. Рижское взморье. Все возвращается на свое место. Все!

— Здравствуйте, Лена.

— Ну, слава богу!

У нее красивый голос. Особенно по телефону. Низкий, но мягкий. Она продолжает:

— Конечно, мне не следовало звонить. Но, честно говоря, я очень любопытна. Вы считаете это пороком?..

Завьялов молчит.

— Да? Ну, значит, у меня одним пороком больше. Мне просто интересно узнать, как вы живете. Надеюсь, что та таинственная история благополучно закончилась?.. Почему вы молчите?

— Да, Лена, история закончилась.

— Вы говорите это таким странным тоном… Или я отвыкла?

— Наверно, отвыкли.

— Но мне не хочется отвыкать! Послушайте, Завьялов, вы, кажется, живете у Никитских?

— Да.

— Видите, я запомнила! Я вообще помню все, что мы говорили друг другу. А вы?.. Ну, почему опять молчите?

— Я слушаю вас, Лена, внимательно слушаю,

— Тогда у меня предложение. Я сейчас в Кисловском переулке. Хотите, забегу вас проведать?

— Приходите, — отвечает Завьялов и вдруг неожиданно для себя повторяет громко, настойчиво, злобно: — Приходите! И поскорее!..

— Ах, как строго, товарищ майор] Если вы так нетерпеливы, то почему же молчали почти целый месяц?

  42