Но среди всех этих шипов была и одна роза. Взгляд Дохлого закончил критическое изучение попутчиков и остановился на крашеной блондинке с рюкзаком. Она сидела совершенно одна перед парочкой в «косухах».
Рентону захотелось сделать какое-нибудь западло, он вытащил «бенидормовскую» зажигалку и поджёг косичку Дохлого. Волосы затрещали, и к неприятным запахам в конце салона прибавился ещё один. Дохлый, осознав, что происходит, резко обернулся на сиденье:
— Ёб твою мать! — прорычал он, ударив по поднятым запястьям Рентона. — Детский сад! — прошипел он, когда издевательский смех Бегби, Второго Призёра и Рентона разнёсся по всему автобусу.
Однако вмешательство Рентона дало Дохлому повод (в котором он вряд ли нуждался) оставить их и пересесть к блондинке с рюкзаком. Он снял футболку с надписью «У итальянцев это получается лучше», обнажив жилистый, загорелый торс. Мать Дохлого была итальянкой, но он носил эту футболку не для того, чтобы хвастать своим происхождением, а чтобы выводить из себя окружающих своими претензиями. Он достал с полки свою сумку и порылся в ней. Там нашлась футболка с надписью «День Манделы», которая была политически безупречной, но слишком попсовой и крикливой. Самое главное — она устарела. Дохлый понимал, что Мандела превратился в очередного занудного старпёра, как только все свыклись с тем, что его выпустили из тюрьмы. Бросив лишь беглый взгляд на «Ирландский Ф. К. — участник Чемпионата Европы», он отложил её в сторону. Сандинисты тоже были не в струе. Он остановился на майке с надписью «Осень», которая была, по крайней мере, белой и хорошо подчёркивала его корсиканский загар. Надев её на себя, он прошёл по салону и незаметно уселся на сиденье рядом с девушкой.
— Извините. Боюсь, мне придётся присоединиться к вам. Видите ли, я нахожу поведение своих попутчиков немного ребячливым.
Со смесью восхищения и отвращения Рентон наблюдает за тем, как Дохлый превращается из конченого раздолбая в мечту этой женщины. Его интонации и выговор незаметно меняются. На лице появляется заинтересованное, серьёзное выражение, когда он засыпает свою новую попутчицу обольстительно-нескромными вопросами. Рентон морщится, услышав, как Дохлый говорит:
— Да, я бы назвал себя джазовым пуристом.
— Дохлый снимает тёлку, — сообщает он, повернувшись к Бегби.
— Я охуенно рад за него, — с горечью говорит Бегби. — Классно, что этот говнюк от меня съебал. От этого поца никакой, на хуй, пользы, он только ныть, бля, может… сука.
— Мы сейчас все напряжены, Франко. Большой риск. Вчера мы захавали весь этот «спид». У нас у всех щас малехо паранойя.
— Не отмазывай этого мудака, блядь. Этого ёбаного урода надо научить понятиям. Он скоро получит нехуёвый урок. Понятия надо уважать.
Рентон, понимая, что спорить дальше нет смысла, усаживается поудобнее и наслаждается тем, как «чёрный» массажирует его, развязывая узлы и разглаживая складки. Всё-таки это был качественный продукт.
Бегбина злоба на Дохлого вызвана не столько ревностью, сколько обидой на то, что он ушёл: Бегби нуждается в обществе. У него как раз начался ураганный «спидовый» приход. Откровения посещают его одно за другим, и он считает себя обязанным ими поделиться. Ему нужно с кем-нибудь поговорить. Рентон замечает этот сигнал опасности. За его спиной громко храпит Второй Призёр. Бегби от него ничего не добьётся.
Рентон надвигает бейсбольную кепку на глаза и одновременно подталкивает локтем Картошку, будя его.
— Спишь, Рентс? — спрашивает Бегби.
— Ммммм… — бормочет Рентон.
— Картоха?
— Чего? — раздражённо спрашивает Картошка.
В этом была его ошибка. Бегби разворачивается на сиденье; стоя на коленях, он свешивается над Картошкой и начинает пересказывать сотни раз слышанную историю:
— …короче, я залез на неё, сечёшь, ебу её, это самое, просто хуею, а она, блядь, вопит, это самое, а я думаю, ёбаный в рот, этой вонючей тёлке нравится, сука, это самое, но она отталкивает меня, сечёшь, а из пизды у неё как хлынет кровянка, сечёшь, типа как менстра, а я хотел сказать, мне по барабану, особенно, когда у меня стоит, блядь, как сейчас, я тебе говорю, на хуй. Короче, оказалось, у этой суки был тогда ёбаный выкидыш.
— Да.
— Угу, та я тебе ещё могу рассказать, блядь; я тебе рассказывал, как мы с Шоном словили тех двух ёбаных собак в «Обломове»?
— Да… — слабо стонет Картошка. Его лицо похоже на замедленную съёмку взрыва электронно-лучевой трубки.