Тренировка началась с произвольной разминки — Гарп терпеть не мог навязывать борцам свою волю. После чего стал демонстрировать приемы, которые сегодня предстояло отрабатывать. „Разбейтесь по парам, разбейтесь по парам“, — повторял он заученно. Затем добавил: „Эрик! Подбери себе партнера посильнее или будешь работать со мной“.
Эрик, борец среднего веса, имел дурную привычку прохлаждаться во время тренировки, взяв себе напарником легковеса из второго состава, соседа по комнате и лучшего друга.
Когда Хелен вошла в спортзал, температура там достигла 85°[53] и продолжала подниматься. Борцы на матах уже тяжело дышали. Гарп внимательно следил за секундомером. „Осталась одна минута!“ — крикнул он. Во рту у Гарпа был свисток, и Хелен, войдя, не поцеловала его.
Всю жизнь она будет помнить этот свисток и то, что не поцеловала Гарпа, — а жить ей предстояло очень долго.
Хелен расположилась, как обычно, в дальнем углу зала, где можно читать, не опасаясь, что на тебя кто-нибудь свалится. Открыла книгу; очки, ясное дело, запотели. Она их протерла и надела, и в это мгновение через противоположную дверь в зал вошла медсестра. Хелен отрывалась от книги, только когда кто-то звучно шлепался на мат или слишком громко вскрикивал. Медсестра закрыла за собой дверь и быстро прошла мимо барахтающихся тел к Гарпу, который стоял с секундомером в руке и свистком во рту. Он вынул изо рта свисток и крикнул: „Пятнадцать секунд!“ Ровно столько и оставалось ему жить. Сунул свисток обратно в рот и приготовился свистнуть.
Увидев медсестру, он почему-то принял ее за Дотти, спасшую его на первых феминистских похоронах. В заблуждение его ввели волосы, седые, заплетенные в косу и уложенные вокруг головы; разумеется, это был парик. Медсестра улыбнулась. Наверное, ни с кем Гарп не чувствовал себя так уютно, как с медсестрами; он улыбнулся в ответ и бросил взгляд на секундомер: десять секунд.
Когда Гарп вновь поднял глаза на медсестру, он увидел нацеленное на него дуло пистолета. У него только что промелькнула мысль о матери, Дженни Филдз, как она входила в спортзал почти двадцать лет назад. Дженни была тогда моложе этой медсестры, подумал он. Если бы Хелен оторвалась от книги и взглянула на вошедшую, ей могло бы опять взбрести в голову, что это ее пропавшая мать, решившая все-таки объявиться.
Увидев пистолет, Гарп в тот же миг заметил, что на женщине форма Дженни Филдз с характерным красным сердечком на груди. Тут он увидел небольшую, по-девичьи торчащую упругую грудь, слишком узкие бедра, стройные ноги — все это никак не вязалось с серебристо-седыми волосами. Гарп успел еще взглянуть в лицо: семейное сходство очевидно — выдвинутая челюсть, которой Мидж Стиринг наградила детей, покатый лоб — подарок Толстого Персика, эта комбинация придавала профилю всех отпрысков Перси сходство с носовой частью крейсера.
Раздался выстрел, свисток вылетел изо рта Гарпа, свистнув последний раз, секундомер выпал из руки. Он опустился на теплый мат. Пуля прошла через живот и застряла в позвоночнике. На секундомере оставалось меньше пяти секунд, когда Бейнбридж Перси выстрелила второй раз; пуля попала в грудь и швырнула его в том же сидячем положении к обитой войлоком стене. Ошеломленные борцы, всего-навсего дети, замерли без движения. И Хелен первая бросилась на Пушинку Перси, опрокинула ее на маты, помешав выстрелить в третий раз.
Крик Хелен вывел борцов из оцепенения. Один из них, тяжеловес второго состава, навалился на Пушинку сверху, прижав лицом к мату, и выдернул из-под нее руку с пистолетом; при этом он локтем рассек губу Хелен, но она даже не заметила. Борец основного состава с забинтованными пальцами вырвал пистолет, сломав Пушинке большой палец.
Когда хрустнула кость, Пушинка Перси громко закричала, и все, даже Гарп, увидели, что она с собой сотворила, — операцию, похоже, сделали совсем недавно. Разверстый криком рот обнаружил множество мелких черных швов, которые, как муравьи, облепили обрубок, бывший когда-то языком. Это зрелище так испугало тяжеловеса, что он стиснул ее своими ручищами и сломал ребро; это последнее безумство Бейнбридж Перси — обращение в джеймсианскую веру — очевидно, причиняло ей сильную боль.
— И́йи! — кричала она. — Я́ггие и́йи! — Что означало „грязные свиньи“, но понять Пушинку Перси теперь могли только джеймсианки.
Борец из основного состава держал пистолет на вытянутой руке, дулом вниз, точно целился в дальний угол зала. „Ийя!“ — промычала Пушинка в его адрес, но трясущийся парень смотрел только на своего тренера.