133 
Я отвел старушку в дом и позвонил в полицию и жене, чтобы не выпускала детей на улицу. Водопроводчик явно свихнулся.
„Вот, значит, как я помогаю округе: превращаю тихих придурков в буйнопомешанных“.
Старушка сидела в гобеленовом кресле посреди тесно заставленной гостиной, неподвижная, как растение. Когда О. Фекто вернулся еще раз, промчавшись в нескольких дюймах от гостиной, она не вскрикнула и не пошевелилась. Я стоял в дверях, ожидая последней атаки, но из осторожности не высовывался. Я знал, увидев меня, О. Фекто протаранит дом.
Когда прибыла полиция, водопроводчик успел опрокинуть на бок грузовичок, обгоняя на одном из перекрестков фургон. Он сломал ключицу, но не лежал, а сидел вертикально, не пытаясь выбраться из кабины через верх — дверца кабины была теперь над головой. Лицо у него было спокойно — он слушал радио.
После того случая я перестал столь круто обращаться с водителями, превышающими скорость. Увидев, что лихач, остановленный мной, полез в бутылку, я говорю только, что иду за полицией, и тут же ретируюсь.
Впоследствии выяснилось, что О. Фекто уже не первый раз агрессивно реагирует на гражданский конфликт, но я все равно продолжал корить себя за случившееся.
— Слава Богу, ты избавил нас от этого водопроводчика, — утешала меня жена, которая обычно неодобрительно относится к моей общественной деятельности. Но мне все равно казалось, что бедняга спятил по моей вине; задави О. Фекто в минуты буйства ребенка, ответственность легла бы на меня. Во всяком случае, частично.
В наше время либо все происходящее надо рассматривать сквозь призму нравственных императивов, либо совсем забыть о нравственности. Сегодня либо вообще нет никаких компромиссов, либо вся жизнь — сплошной компромисс. Но я выше всего этого и буду бдительно нести свою вахту. Я не сдамся“.
„Ничего ему не говори! Молча поцелуй, прижмись к нему и уведи наверх в спальню как можно скорее. Этот чертов рассказ обсудим потом. Спустя какое-то время“, — говорила себе Хелен.
Она знала, однако, с Гарпом это не выйдет.
Посуда вся вымыта, и он сел за стол напротив жены.
Хелен улыбнулась ему одной из своих самых обольстительных улыбок:
— Пойдем спать, милый.
— Не понравилось?
— Поговорим в постели.
— Черт возьми, Хелен! — возмутился он. — Первый раз за все это время мне удалось что-то написать. Я хочу знать твое мнение!
Она закусила губу и сняла очки, красный карандаш не оставил в тексте ни одной помарки.
— Я люблю тебя… — произнесла она.
— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо перебил он. — Я тоже тебя люблю. Но трахаться, извини, мы можем в любое время. Как тебе мой рассказ?!
И Хелен сразу же успокоилась, ощутив, что каким-то непостижимым образом муж освободил ее от всех обязательств.
„По крайней мере, я сделала все“, — подумала она, чувствуя огромное облегчение.
— Чертов рассказ, — сказала Хелен. — Да, он мне не нравится. И обсуждать его я сейчас не хочу. Но мои желания для тебя не существуют, это ясно. Ты, как маленький мальчик за обеденным столом. Все ему подай первому.
— Значит, не понравился? — повторил вопрос Гарп.
— Вообще-то, неплохо. Но ведь он, в сущности, ни о чем. Если это всего лишь разминка, то мне очень интересно — перед чем именно? Ты ведь и сам понимаешь, этот рассказ — пустячок. Для тебя свалять такой рассказ — раз плюнуть.
— Но ведь он смешной, разве нет?
— Да, смешной, — согласилась Хелен. — Как всякая шутка. Коротенький анекдотец. Но о чем он? Что это? Пародия на самого себя? Ты еще не стар и не так много написал, рано еще высмеивать самого себя. Это для своего личного пользования, что-то вроде самооправдания. И если уж говорить откровенно, ты это написал только о самом себе. Да, миленькая вещица!
— Какое нахальство! — взорвался Гарп. — „Миленькая“?!
— Ты же сам постоянно говоришь о писателях, которые хорошо пишут, а сказать им нечего. А это, по-твоему, что? Во всяком случае, до „Грильпарцера“ далеко. Не то что одной пятой, а и одной десятой его не стоит!
— „Грильпарцер“ — моя первая крупная вещь. Этот рассказ совсем в ином духе. Просто другая проза.
— Да уж, одна — о чем-то, а другая — ни о чем! — парировала Хелен. — Одна о людях, другая — о тебе самом. В одной — тайна и совершенство, в другой — игра ума.
Когда Хелен выступала в роли критика, остановить ее бывало нелегко.
133 
