148 
Он осторожно разделся, сел в свое удобное кресло, откинулся на спинку, вытянул ноги. Только теперь почувствовал, как сильно устал, совсем разбитый, все тело ноет. Отдых принес успокоение. Он долго сидел неподвижно и бездумно. Ни за что не хотелось браться, никого не хотелось видеть. Только когда в коридоре послышались шаги и голоса — сотрудники уходили все сразу, — он точно опомнился, взглянул на часы — было ровно три — и снова подумал со злостью:
«Минуты лишней не хотят поработать. А я работал. Ночами». — И он решил всем им назло работать до позднего вечера. Но что делать?
Позвонил своему старому другу Мухле.
«— Петр Макарович! С наступающим! Прости, брат, но новогодний бал наш отменяется. Захворала моя половина. Спасибо. Передам. Твоим тоже.
Надо и другим звонить, отменять приглашение. А жена ничего не знает и, конечно, озабочена, как бы получше принять гостей. Позвонить ей? Но что сказать, как объяснить? Ему стало жалко жену. И подарки, которые он купил, показались ненужными. Разве мало у нее тряпок? Теперь, как никогда раньше, он понял, что она тот единственный человек, который никогда не оставит его, что бы ни случилось, с которым ему придется доживать свои пенсионные годы. Что бы сделать для нее более приятное, чем эти подарки?…
Заказал Минск. Дали скоро, минут через десять. Ответила дочь…
— Алла?! Здравствуй! Как вы там? Хорошо? Знаешь что… Сделай маме новогодний подарок… Бери потомка, садись в поезд и — к нам под Новый год. Что? У Вовки понос? — Поняв, что дочка не приедет, что ей дороже всего на свете ее лобастый Вовик, Семен Парфено-вич вспылил: — Понос, понос… — Гаркнул на весь кабинет: — У меня тоже понос! — и сердито бросил трубку.
Разговор с дочерью, казалось, доконал Семена Парфеновича. Он побледнел, долго держался за сердце. Потом слабым движением больного открыл ящик стола, достал коробочку с валидолом, кинул таблетку в рот.
Вошел Кушнер. Гукан не любил своего заместителя, но на этот раз обрадовался его приходу — хоть с кем-нибудь поговорить, забыть обо всем. Можно даже заняться делами, последними делами уходящего года.
— С наступающим, Семен Парфенович.
— Тебя также, Иван Федорович. Кушнер своей единственной левой рукой крепко, до боли, сжал правую руку председателя, близко заглянул в лицо.
— Что-то у тебя, Семен Парфенович, не праздничный вид.
Гукан пожаловался:
— Опять сердце. Видишь, валидол сосу.
— Да, инвалиды мы с тобой.
— Ну, ты еще инвалид боевой. А я, брат, все. — И доверительно добавил: — Хочу проситься на пенсию.
— Да что вы! — искренне удивился Кушнер.
— Как думаешь, персональную дадут?
— Безусловно. Кому ж тогда и давать?
— Ты знаешь все мои заслуги?
— А кто их не знает! Ты сам их расписал… Гукана передернуло.
— Издеваешься? — бледными, дрожащими губами произнес он.
Кушнер смутился.
— Семен Парфенович! Ей-богу же, ничего дурного не думал. Имел в виду твою книгу. А вышло невесть что. Прости.
Гукан успокоился:
«Этот еще не знает, — но тут же продолжил: — А узнает, не станет даже злорадствовать. Просто скажет, как и тот: «Не хочу подавать тебе руки», — и его охватил прилив ненависти к ним: к Тарасову, к Шиковичу, к Кушнеру, к Ярошу, к тому молодому архитектору за то, что они в чем-то, видимо, самом главном, не такие, как он.
35
После встречи в кино Славик начал действовать решительно. Сперва звонил в больницу. Маша либо не подходила к телефону, либо на его предложение встретиться отвечала смехом.
Тогда он решил сходить к ней на новую квартиру. Правдами и неправдами узнал адрес. Дважды подходил к дому, подолгу бродил вокруг, но войти не отважился. Если бы Маша жила одна. А то ведь с ней еще какая-то Зося Савич, которую отец расписал в газете, как героиню…
Сколько времени он вырабатывал в себе независимость, объявлял войну условностям, а на поверку и он, выходит, как все, словно ученик восьмого класса, впервые пришедший на свидание… Смешно! Он издевался над собой, но ничего не помогало. Решимости хватало до дверей подъезда.
Наконец он с ходу взлетел на второй этаж, с ходу нажал звонок. Открыли сразу, словно ждали у двери. Незнакомая женщина.
Он спросил:
— Маша дома?
Женщина приветливо улыбнулась:
— Нет. Да вы заходите, пожалуйста. Подождите ее. Я думаю, она скоро вернется.
Но его почему-то смутила эта маленькая женщина в халате, ее улыбка, любопытство, с которым она разглядывала его, и Славик не решился сразу войти. А тут произошла нелепая вещь. Она спросила:
148 
