Последние отзывы

  124  

Кто-то громко спросил:

— Почему раньше не договорились? Гукан встал, чтоб отклонить просьбу Яроша: предстоит обстоятельный доклад заведующего отделом, и нет нужды давать столько же времени и содокладчику. Но его опередила Гаецкая.

— Я думаю, дадим доктору Ярошу час. Вопрос важный, а он наш лучший специалист. Кто за — прошу поднять руки.

Работники горсовета и врачи проголосовали, движимые любопытством, остальные из уважения к известному хирургу.

А сам Ярош вдруг подумал, что не нужен ему Час. В его содокладе, написанном уже давно, добрый десяток страниц уделялся третьему клиническому объединению, которым руководила Гаецкая. Как будет истолкована сейчас такая жесткая критика ее работы? Еще до начала сессии по тому, как здоровались с ним знакомые, он понял, что круги от ее сплетни разошлись широко. Как ему лучше поступить?

Ярош был не слишком опытен в публичных выступлениях. Жаль, что нет рядом Кирилла, тот дока в том, что касается «психологии собраний». Но хитрец появился, позубоскалил с девушками, регистрировавшими депутатов, получил блокнот и карандаш и — исчез. У него принцип: «На всех собраниях не пересидишь, всех докладов не переслушаешь». Правда, на его, Яроша, выступление обещал прийти.

Пока заведующий отделом охраны здоровья до тошноты монотонно читал свой доклад, Ярош безжалостно чиркал, выправлял свой.

После доклада, который сильно затянулся, потребовали перерыва.

Гукан и Тарасов сели в буфете за один столик.

— Что, Семен Парфенович, рубанем по поросенку? Тебе как, заливного? — весело предложил Тарасов.

— Нет, я — кефирчик.

— Боишься холестерина? Моя дочка говорит: холерастерин. А меня никакая холера не берет.

— В твои годы и я ничего не боялся.

— Да ну? Так-таки ничего? — как будто удивился Сергей Сергеевич, отправляя в рот солидный кусок поросятины. — А я так всю жизнь кого-нибудь или чего-нибудь боялся. Маленьким — отца, у меня строгий отец, в армии — командира. Когда ранили, знаешь, как боялся, чтоб эти эскулапы не отчекрыжили ногу…

Гукан, слушая, постукивал кулаком по дну бутылки, чтоб вылить застывший кефир.

— Заметил, какие анархические замашки у Яроша? — вдруг перебил он секретаря и так тряхнул бутылку, что кефир выплеснулся через край стакана на стол.

— Почему анархические? А если ему и в самом деле есть что сказать?

— Ох, эти мне светила! — Семен Парфено-вич разрезал лимон, выжал половину в стакан с кефиром.

— Крепко ты витаминизируешься, — улыбнулся Тарасов.

Гукан наклонился над столом, спросил шепотом:

— Слышал об его интимной жизни?

Да, Тарасов слышал. Даже до его жены, работавшей в библиотеке, каким-то образом дошла эта новость. Сперва он поверил, что ж, все может быть, такому мужчине, как Ярош, любая кинется в объятия. Он не любил подобных историй, особенно, когда дело доходило до партийного разбирательства, а потому обозлился на Яроша: только его не хватало! Но когда об этом начали говорить направо и налево, секретарь почуял, что тут что-то не то, что кто-то старается разнести сплетню по городу. Кто и с какой целью, хотелось бы знать. Поэтому он весь обратился в слух, когда об этом заговорил и Гукан.

— Старая любовь с дочкой Савича. Откуда тянется, а? Теперь тебе понятна «принципиальная» подоплека статьи Шиковг а?

Тарасов уже ознакомился со вторым вариантом статьи, дополненной рассказом Зоей: Ши-кович приходил посоветоваться. Все факты, по мнению Тарасова, заслуживали самого серьезного внимания, хотя для публикации нужны были еще дополнительные розыски. А тут, оказывается, вот как поворачивают, вот к чему сводят! До сих пор он относился к председателю довольно дружелюбно, хотя видел я понимал его слабости и ошибки, часть которых объяснялась его личными человеческими качествами, а другая была связана с эпохой, когда он складывался как руководитель. Он прощал Гукану многие его недостатки; идеальных людей нет. Но от последних слов Гукана. его передернуло. Тарасов вдруг увидел, понял: человек этот враждебен ему по духу, по складу мышления, по отнощению к людям, по всему. И нельзя относиться к нему снисходительно, прощать! Его надо разоблачать, и безжалостно!

Сергей Сергеевич сказал спокойно, но непримиримо, с затаенным гневом:

— Ух, с какой радостью ты сделал бы их провокаторами и агентами гестапо. Всех. Даже Шиковича, который был на фронте.

Гукан поперхнулся кефиром.

  124