– В самом деле? – сонно покачиваясь в поглотившем ее ужасе, сквозь наплывающее сияние спросила она. – Это ужасно. – Она была потрясена. – Неужели ты действительно такой? – Нет, – ответил он тогда или чуть позже. – Ну разве могу я быть таким, пережив все это? – Потом добавил: – Молли, теперь тебе придется идти. Он рядом. Он здесь.
Сперва Молли увидела рога. Их свет заставил ее прикрыть лицо руками, но бледные острия рогов пронзили и ладони, и ресницы, и мозг. Перед рогами стояли Принц Лир и Леди Амальтея, и пламя плясало по стенам пещеры, взвиваясь кверху, в бесконечную тьму. Принц Лир обнажил меч, тут же вспыхнувший в его руке. Меч переломился, словно сосулька. Красный Бык топнул ногой, и все упали. Шмендрик думал, что Бык будет ждать в логове или на просторе, где можно биться. Но он вышел им навстречу и стоял теперь впереди, не только закрывая проход между пылающих стен, но и, казалось, продолжаясь в самих скалах и за ними. И все же это был не призрак, а сам Красный Бык, сопящий, дымящийся, потрясающий слепой головой. Тяжкое дыхание терялось в ужасающем скрежете зубов.
Вот оно. Вот оно. Пришло время, или я сотворю великое добро, или все погибнет. Настал конец. Волшебник, не глядя на Быка, поднялся на ноги, прислушиваясь лишь к глубине собственного я, словно к морской раковине. Но сила молчала в нем; он слышал лишь тонкое завывание пустоты, какое, наверно, каждодневно, засыпая и просыпаясь, слышал старый Король Хаггард. Она не придет ко мне. Никос ошибался. Я таков, каким кажусь.
Леди Амальтея отступила от Быка на шаг, не больше, и спокойно смотрела, как тот бил передними ногами и испускал из огромных ноздрей громовые вздохи. Он казался озадаченным и несколько глуповатым. Он не ревел. В этом леденящем сиянии Леди Амальтея откинула назад голову, чтобы видеть всего Быка, Не оборачиваясь, она потянулась к руке Принца Лира.
Хорошо, хорошо. Я не могу сделать ничего, и я рад этому. Бык пропустит ее, и она уйдет с Лиром. И этот исход столь же справедлив, как и любой другой. Жаль только единорогов. Принц еще не заметил протянутой руки, но он вот-вот обернется, увидит и в первый раз прикоснется к ней. Он никогда не узнает, что она отдала ему, впрочем, сама она тоже. Красный Бык нагнул голову и без предупреждения, молча рванулся вперед.
Если бы он захотел, этот молчаливый натиск оказался бы последним для всех четверых. Но он позволил им рассыпаться поодиночке и вжаться в стены; он промчался, не задев их, хотя мог бы легко сорвать их, как стебли вьюнка со стены. Легкий, словно огонь, он повернулся там, где для этого не было места, вновь грозя им рогами, опустив морду к самой земле. Шея его вздымалась чудовищной волной. И тогда он взревел.
Они побежали, Бык следовал за ними, не торопясь настичь, но так, чтобы каждый оставался один в дикой тьме. Земля лопалась у ног беглецов, они кричали, но не слышали собственного крика. От рева Красного Быка со стен и потолка срывались потоки камней и земли; словно полураздавленные насекомые, они карабкались вперед, и он гнал их все дальше. За диким мычанием терялся другой звук: слабое повизгивание сотрясавшегося до самых основ замка, бьющегося в буре бычьего гнева, словно флаг на ветру. В проходе еле слышно запахло морем.
Он знает, он знает! Я обманул его однажды, второй раз это не удастся. Женщина она или единорог, он, как приказано, загонит ее теперь в море, и никакая магия не поможет. Хаггард победил.
Так думал волшебник на бегу, впервые за всю его долгую странную жизнь магия оставила его. Путь внезапно расширился, и они попали в какой-то зал, должно быть, служивший логовом Быку. Застарелая вонь была здесь настолько густой, что становилась даже отвратительно-приятной; пещера в этом месте раздавалась кровавой глоткой, как будто бы исходящий от быка жуткий свет застрял в трещинах и расселинах ее стен. За выходом из логова, почти рядом, тускло блестела вода.
Леди Амальтея упала столь же беспомощно, как переламывается стебель цветка. Шмендрик отпрыгнул в сторону, пытаясь прихватить с собой Молли Отраву. Сжавшись за расколотым камнем, они пытались скрыться от надвигающегося Быка. Но он остановился, не завершив шага. Внезапная тишина, прерываемая лишь дыханием Быка и отдаленным гулом моря, была бы непонятна, если бы не ее причина.
Она лежала на боку, подогнув ногу, слегка шевелясь, но не издавая ни звука. Безоружный Принц Лир простер руки, словно в них были меч и щит, преграждая путь Быку. И в этой бесконечной ночи Принц еще раз сказал: – Нет.