Проход, казалось, становился светлее, и Шмендрику представился крадущийся к ним Красный Бык, гротескно осторожный, как цапля ставящий ноги. Тонкое сияние щеки Молли Отравы погасло, когда она отвернулась.
– Да, – сказала Леди Амальтея. – Я так хочу. Но в тот же момент Принц Лир сказал: – Нет. – В этом внезапно вырвавшемся словно чих или кашель слове слышался удивленный визг глупого юнца, ошеломленного драгоценным и ужасным даром, – Нет, – повторил он, на этот раз другим голосом, голосом короля, – не Хаггарда, нет, короля, который горевал не о том, чего не может иметь, а о том, чего не в силах дать.
– Миледи, – сказал он. – Я герой. Это всего лишь профессия, как у портного или у пивовара; и в ней тоже есть свои маленькие тайны, фокусы и секреты. Нужно уметь распознать ведьму, понять, ядовита ли вода в ручье; у всех драконов есть некоторые слабые места… незнакомцы в плащах с капюшонами предлагают вполне определенные загадки. Свинопаса нельзя обвенчать с принцессой, едва он отправится на поиски приключений; мальчик не может постучаться к ведьме в дверь, если она уехала отдыхать. Злого дядюшку нельзя вывести на чистую воду, пока он не назлодействует вволю. Словом, все должно происходить вовремя. Поиски нельзя просто прекратить; пророчества не могут гнить на корню; единороги могут оставаться в плену долго, но не вечно. История не может прийти к счастливой развязке в самой середине.
Леди Амальтея не ответила ему. Шмендрик спросил:
– Ну почему же? Разве кто-нибудь против? – Герои, – печально ответил Принц Лир, – герои знают порядок, знают, когда должен наступить счастливый конец, знают, что лучше, а что хуже. А плотники умеют различать древесину и знают, как обтесать доску. – Протянув руки, он сделал шаг к Леди Амальтее. Она не повернулась к нему и не отодвинулась, только еще выше подняла голову, и Принц отвел глаза.
– Вы научили меня этому, – сказал он. – Я никогда не мог взглянуть на вас, не почувствовав или всей сладости и согласия мира, или всей глубины его греховности. Я стал героем, чтобы служить вам и всему, что похоже на вас. И еще – чтобы заговорить с вами.
Но Леди Амальтея не произнесла ни слова. По пещере разливалось бледное песочное сияние. Теперь они отчетливо видели друг друга – бледные и странные от страха фигуры. Даже красота Леди Амальтеи поблекла в этом нудном холодном свете. Она казалась самой смертной изо всех четверых.
– Бык близок, – сказал Принц Лир. Он повернулся и широкими смелыми шагами, шагами героя направился вниз по коридору. Леди Амальтея шла за ним легкой и гордой походкой, которой принцессы лишь пытаются подражать. Молли Отрава жалась к волшебнику, прикасаясь к его руке, как раньше, когда ей было одиноко, к единорогу. С высоты своего роста он удовлетворенно улыбнулся ей. Молли сказала: – Пусть она останется такой, как есть. Ну, пусть. – Скажи это Лиру, – приветливо ответил он. – Разве это я сказал, что порядок превыше всего? Разве я сказал, что она должна выйти на бой с Красным. Быком, потому что так и правильнее и достойнее. Спасение героев и счастливый конец – это не мое дело. Это дело Лира.
– Но это же ты заставил его поступить именно так, – ответила она. – Ведь ты знаешь, что он хочет только одного: чтобы она бросила все и осталась с ним. И он не смог бы преодолеть себя, но ты напомнил ему, что он герой, и ему пришлось поступить, как следует герою. Он любит ее, и ты его одурачил.
– Нет, что ты, – возразил Шмендрик. – Тихо, не то он услышит.
У Молли от близости Быка кружилась голова и таял разум; запах Быка и бледный свет слились в вязкое море, и она колыхалась в нем, вечная и лишенная надежды, как единороги. Дорога спускалась вниз, к источнику сияния, далеко впереди как две свечи догорали жизни Принца Лира и Леди Амальтеи. Молли Отрава фыркнула:
– Я понимаю, почему ты сделал это. Ты не станешь смертным, если не вернешь ей прежний облик. Не так ли? И тебе все равно, что случится с нею, со всеми – ведь ты-то, наконец, станешь истинным магом. Не так ли? Ну, ты никогда не станешь настоящим волшебником, даже если превратишь Быка в жаркое – ведь тебе и это трудно. Ты не думаешь ни о чем, кроме магии, ну каким же ты можешь быть волшебником? Шмендрик, мне что-то нехорошо. Я хочу сесть.
Должно быть, Шмендрик какое-то время нес ее, она не чувствовала ни земли, ни ног, и взгляд его зеленых глаз звоном отдавался у нее в голове.
– Это правда. Кроме магии мне ничего не нужно. Если бы это помогло мне, я бы сам загонял единорогов для Хаггарда. Это верно. У меня нет ни симпатий, ни привязанностей, – голос его звучал твердо и устало.