Особенно,... 
94 
Ни одно утро не обходилось без происшествий: то варежку потеряли, то галошу с валенка; а то и вместе с валенком. Хорошо, если заметят вовремя и выбросят из автобуса вслед. А то и увезут; ходи спрашивай в автобусных парках или покупай новые. А новые — не каждый раз и не сразу найдутся нужного размера.
— Шурик, — глядя на мучения сына, сказала София Павловна строго. — Мы с папой решили пригласить к Павлику няню. Слышишь?
— Прекрасно слышу. Но нянчить она будет тебя с папой, мама. А я уйду. Сниму частным образом комнату.
Он ещё упорствовал. Но силы его понемногу таяли.
И вот пришло такое осложнение, перед которым Шурик просто дрогнул: Павлушка заболел. Простудился и заболел. В одно непрекрасное утро он не смог встать. Измерили температуру: сорок. Вызванный Александром врач сказал, что ничего, в общем, опасного, пройдет, но мальчику придется побыть в постели, и побыть по меньшей мере с недельку. Он выписал Александру больничный лист: освобожден от работы для ухода за больным ребенком.
Александр был ошеломлен. Он не может сидеть дома. С недельку! — это же катастрофа. Идут ответственные дни — на десять дней раньше срока цех решил завершить годовую программу, к двадцатому декабря. Не может он сидеть дома бесконечно долгую неделю. Юлия сказала:
— Ну что ты так отчаиваешься? Когда ты уезжал в Ленинград, я и твоя мать сидели по очереди. Снова посидим. Сегодня я ещё не могу, а завтра…
— А завтра будет: послезавтра! Знаю. Все прекрасно знаю.
А София Павловна решительно заявила:
— Начинаю искать женщину. Понял? Павлушка был непривычно тихий в тот день.
Смирно лежала его светлая головенка на подушке. Глаза были закрыты. Он открывал их по временам — чтобы взглянуть на отца и хоть немного да улыбнуться ему, или когда просил: «Папочка, дай попить». Александр сидел рядом, с книгой, но чтение не шло. Каждый час ставил градусник — а вдруг температура уже снижается? Она не снижалась. Юлия леред уходом в театр сходила в аптеку, принесла прописанные врачом лекарства. Александр позвонил в цех Булавину: так, мол, и так. Булавин сказал, что пусть он не переживает, все будет в порядке, лишь бы поскорее поправился сынок.
Часа в три дня в дверь позвонили. Александр отворил и не мог даже слова сказать — так удивился. За дверью стояли Сима Жукова и Майя Сиберг.
— Извините, Александр Васильевич, — сказала Сима.
— Да, да, входите! Пожалуйста, входите! — Александр засуетился от неожиданности. — Что-нибудь серьезное случилось?
— У нас ничего, — ответила Сима, подталкивая вперед Майю. — Но девочки позвонили, что вы не пришли на работу, что у вас мальчик захворал и вы с ним возитесь. А нам сегодня в ночную смену заступать. Мы и решили навестить вас: может быть, нужно что? Мы все сделаем.
Александр разволновался.
— Нет, нет, ничего не надо, ничего. Спасибо. Большое спасибо.
Майя смотрела на него огромными ясными глазами, того цвета, какой лесные эстонские озера принимают в утренний ранний час, когда в них до самого дна отражается безоблачное летнее небо.
— Если бы вы позволили, — сказала она, — я бы посидела с вашим ребенком. Я очень хорошо умею заниматься с детьми. У моей сестры двое детишек. Позвольте, пожалуйста, я приеду к вам завтра утром?
— Что вы, что вы, Майя! После ночи? Вам же спать захочется.
— Я буду потом спать. Вечером. Вы не знаете мою жизнь. Если бы знали, так бы не говорили. Мы с сестрой перенесли много лишений. Мы очень… Мы очень… — Она искала слово. — Да… — сказала, найдя его наконец. — Мы очень закаленные.
Александр не мог отвести взгляда от ее добрых красивых глаз, ожидающих его ответа; он смотрел на упавшее до плеч белое золото ее волос, на эти крепкие широкие плечи, на руки, большие, с длинными сильными пальцами.
— Вы занимаетесь музыкой? — спросил он неожиданно.
— Да, — ответила Майя просто. — Я могу играть на рояле и могу петь. Моя сестра учит своих детей музыке. Я тоже учусь вместе с ними. Я приду завтра, Александр Васильевич?
— Нет, нет. Спасибо, большое спасибо. Этого делать не нужно, девушки. Что вы!
Они ушли. На прощание Александр попросил их передать всем в цехе привет. Он был взволнован такой заботой, таким вниманием. Для него приход молодых аппаратчиц означал, что он прочно и основательно принят коллективом; и ещё это означало, что он обязан платить коллективу теми же чувствами.
94 
