Особенно,... 
144 
Ермолов, приняв в ведение свое Черноморское войско и зная беспорядки, происходившие на Кубанской границе, назначил начальником Черноморской кордонной линии генерал — майора Власова, которому приказал обратить все внимание на ограждение этого края от набегов хищников. Власову дана была полная воля карать злодеев на всяком месте их преступления, и имя Власова скоро пронеслось грозою по всем горам Западного Кавказа.
Прибывши в войско, генерал Власов составил себе о нем весьма невыгодное заключение, вследствие чего Ермолов писал:
«Войска Черноморского атаману, господину "полковнику и кавалеру Матвееву.
Войска Донского господин генерал-майор Власов 3-й прислал мне донесение об осмотре полков, содержащих кордонную по р. Кубани стражу. Сколько ни старался он смягчить выражения при описании неисправностей сих полков, не могу я однако же не видеть до какой степени достигли оные.
Начну с того, что в них не комплект; но вы, господин атаман, должны вспомнить, что есть мой приказ о собрании отлученных от полков людей, и чтобы оные не были развлекаемы.
Оружия на людях многого не состоит и находящееся на лицо в непозволительном состоянии. Не у храброго воина оружие в небрежении, а у казаков Черноморских съедает его ржавчина!
Лошадей в полках много неспособных, большого числа вовсе не достает. В пяти полках казаков, с лошадьми надежными, до 1598 человек. Разочтите, господин атаман, сколько негодных остается?
В разборе людей не приемлется в рассуждение род службы. Казак ловкий на коню — служит пеший; не умеющий управлять взлез на коня, и сам не рад, и конь непослушлив под седоком боязливым.
Судя по стрельбе казаков в цель, можно заключить, что многие из казаков пороха с маком не распознают.
Обращение офицеров с казаками не внушает в сих последних к себе должного почтения. Не слабостью и потворством приобретается любовь подчиненного. Начальник, давая собою пример исполнения должности с тщанием и честью, научает почитать себя. Большая часть офицеров Черноморского войска сего не понимает; но начальники их того не видят, и разврат, ими посеянный, не препятствует им получать повышение в чинах и равняться в преимуществах с офицерами достойными. Казаки, послаблением допущенные до состояния уничижающего высокое звание воинов, заставляют краснеть начальников, над ними поставленных, и одни офицеры войска Черноморского того не чувствуют. Вы, господин атаман, отдаете приказания и не смотрите за исполнением; приучаете подчиненных к неуважению в особе вашей начальника, разрушаете чинопочитание и мне, новому сотруднику вашему, едва остается право признавать Вас более не за начальника войск, а за пристава над мужиками. Хочу еще видеть какие употребите вы усилия исправить вкоренившиеся беспорядки от нерадения ваших предместников и собственной вашей слабости.
Нужно вам мое содействие — я готов употребить власть мою и строгость, ибо столько же неприятно мне видеть в вас начальника, не вселяющего к себе почтения, которым должны бы быть почтены и лета ваши и заслуги, так равно иметь под начальством моим сброд людей, похищающий именование военных.
Есть время все поправить, и мне приятно будет щадить старого служивого.
Генерал-от-инфантерии Ермолов.
- № 2
- 10-го генваря 1821.
- Георгиевск.
Что могло быть прискорбнее для Черноморского войска, как такой отзыв о нем главного начальства! Ермолов, еще одним подобным громоносным словом, поразил черноморцев: он угрожал офицерам вызовом на службу в Грузию и закавказские крепости.
Не могу судить, насколько было справедливо негодование генерала Ермолова, основанное на донесении Власова. Считаю, однако, не лишним сказать по этому поводу несколько слов. Ермолов винит атамана в некомплекте полков. Но вспомним, что войско Черноморское именно в это самое время доведено было до полного истощения в численности людей, и что правительство нашлось вынужденным пополнить его переселенцами из Малороссии. Генерал-майор Киселев не без основания объяснял в записке о переселении малороссийских казаков на Кубань, что «Черноморская земля, при великом своем пространстве, не имеет довольного населения…». Значит, в Черномории в людях чувствовался крайний недостаток; а при таком положении войска нельзя было удерживать полки в полном составе. Ермолов упоминает о недостаточности и о небрежности оружия у казаков. Но оружие приобретали черноморцы на свой счет, а иной бедняк не только не имел достатка снарядить себе полное и доброе вооружение, но нуждался в самом необходимом, да и заработать, при постоянной в то время службе, не имел возможности. О чистоте оружия нельзя было и думать. Тогдашняя кордонная на Кубани служба была такова, что казак, ежечасно стороживший хищников, сегодня был в разъезде, завтра в карауле, послезавтра в залоге. От дождя, росы и грязи, конечно, являлась на оружии ржавчина и все другое, не допускаемое в регулярных войсках, расположенных по квартирам или в гарнизонах. Ермолов указывал на недостаток и негодность некоторых лошадей в конных полках; но можно ли было требовать от бедняков-черноморцев отборных лошадей. Иной казак последнее сбыл да коня добыл, но на беду его конь пал, или убит горцами, а другого исправить не на что. Надобно еще вспомнить, что в то время в Черномории не только коневодство, но и вообще все скотоводство было в большом упадке. Генерал Киселев в упомянутой выше записке писал Государю, «что главные доходы войска состоят в скотоводстве и рыбных ловлях, но и оных казаки, по беспрерывному своему оборонительному состоянию, распространить не имеют возможности». Ермолов видит несообразность в сортировке казаков для конницы и пехоты. Это правда. Но не только тогда, а и в позднейшее время в Черномории, при обязательной для всех и каждого службе, принималось за первое основание — назначать в конницу людей, имеющих достаточные средства на исправление коня и других принадлежностей, не требующихся в пешем строе. Иначе и быть не могло. Положим, казак легкий и ловкий, только бы служить на коне; да где взять коня, когда у казака ни гроша в кармане! Поневоле должен пешим служить. Относительно незнания стрельбы черноморскими казаками, не могшими различить, по словам Ермолова, «пороха с маком», могу только предложить вопрос: возможно ли, чтобы черноморцы, выросшие с детства с оружием в руках, не умели стрелять? Откуда же как не из черноморских казаков образовались знаменитые пластуны, которые и до Ермолова, при нем и после его несли едва ли другим доступную службу». Кроме пластунов, в Черномории не только все казаки, но и казачки умели стрелять, и не то чтобы, как говорится, в белый свет, как в денежку, а в цель, в которую метили. Последнее замечание Ермолова о слабости начальников в обхождении с подчиненными, действительно, можно было встретить незнакомому с бытом войска; но причины тому нужно искать не в вине начальников и не в непонимании ими своего положения, а в исторически сложившемся характере черноморцев. Простое и вольное обращение панов с казаками, — как говорится у нас запанибрата, — занесено из Запорожья, вместе с другими национальными особенностями. Такое обращение не мешало, однако, каждому исполнять свои обязанности по службе с должной исправностью, доказательством чему вся прошлая служба Черноморского войска, за р. Бугом и на Кубани, Царские награды, дарованные казакам за «верную, храбрую и полезную службу». Не мудрено, что Власов не нашел в Черноморском войске регулярной дисциплины и не услышал обычных фраз: «слушаю», «что прикажете?». Ничего подобного казаки не знали. Но страшно, что, с точки зрения Власова, отнесся, как в этом, так и в прочем, — к войску Черноморскому, столь просвещенный и образованный генерал, как Ермолов. Об атамане Матвееве ничего сказать не могу: скудные материалы не позволяют разобрать вполне действий его по управлению войском; но не могу скрыть сложившейся про него между черноморцами пословицы: «Матюха розвишав уха, А.Г. стогне, та в карман горне».
144 
