Особенно,... 
24 
В кухне мальчики уже сидели угрюмо за столом, но стул Пэдди пустовал. И стул Фрэнка тоже. Мэгги проскользнула на свое место и замерла, стуча зубами от страха. После завтрака Фиа велела им всем уходить из кухни, и тогда, уже за сараем, Боб сказал Мэгги, что случилось.
— Фрэнк сбежал, — прошептал он.
— Может, он просто поехал в Уэхайн, — ответила Мэгги.
— Да нет же, дурочка! Он ушел в армию. Эх, жалко, мне лет мало, я бы тоже с ним пошел! Вот счастливчик!
— А мне жалко, что он ушел, лучше остался бы дома. Боб пожал плечами.
— Вот что значит девчонка, ничего ты не понимаешь! Против обыкновения, Мэгги не вспылила, услыхав такие обидные слова, и пошла в дом — может быть, она пригодится матери.
Фиа дала ей утюг, и Мэгги принялась гладить носовые платки.
— А где папа? — спросила она.
— Поехал в Уэхайн.
— Он привезет Фрэнка назад?
— Попробуйте в этом доме сохранить что-нибудь в секрете! — сердито фыркнула Фиа. — Нет, в Уэхайне ему Фрэнка уже не найти, он и не надеется. Он даст телеграмму в Уонгануи, полиции и воинскому начальству. Они отошлют Фрэнка домой.
— Ой, мама, хорошо бы они его нашли! Не хочу я, чтобы Фрэнк от нас уехал!
Фиа вывернула на стол содержимое маслобойки и стала ожесточенно лупить полужидкий желтый холмик двумя деревянными лопатками.
— Никто не хочет, чтоб Фрэнк от нас уехал. Потому папа и постарается его вернуть. — Губы ее дрогнули, она еще сильней принялась бить по маслу. — Бедный Фрэнк, бедный, бедный Фрэнк! — вздохнула она, забыв про Мэгги. — Ну почему, почему дети должны расплачиваться за наши грехи. Бедный мой Фрэнк, такой неприкаянный…
Тут она заметила, что Мэгги перестала гладить, плотно сжала губы и не промолвила больше ни слова.
Через три дня полиция вернула Фрэнка домой. Сопровождающий его из Уонгануи сержант сказал Падрику, что Фрэнк отчаянно сопротивлялся, когда его задержали.
— Ну и вояка же он у вас! Как увидал, что армейских про него предупредили, мигом дал деру — с крыльца да на улицу, двое солдат — за ним. Я так думаю, он и улепетнул бы, да не повезло — сразу налетел на наш патруль. Дрался как бешеный, пришлось им навалиться на него впятером, только тогда и надели наручники.
С этими словами сержант снял с Фрэнка тяжелую цепь и впихнул его в калитку; Фрэнк чуть не упал, наткнулся на Пэдди и отпрянул, как ужаленный.
Младшие дети собрались в десятке шагов позади взрослых, выглядывали из-за угла дома, ждали. Боб, Джек и Хьюги насторожились в надежде, что Фрэнк опять кинется в драку;
Стюарт, кроткая душа, смотрел спокойно, сочувственно; Мэгги схватилась за щеки и сжимала и мяла их ладонями, вне себя от страха — вдруг кто-то обидит Фрэнка.
Прежде всех Фрэнк обернулся к матери, посмотрел в упор, и в его черных глазах, устремленных навстречу ее серым, было угрюмое, горькое понимание, затаенная близость, которая никогда еще, ни разу не выразилась вслух. Голубые глаза Пэдди обожгли его яростным и презрительным взглядом, ясно сказали — ничего другого я от тебя и не ждал, — и Фрэнк потупился, словно признавая, что гнев этот справедлив. Отныне Пэдди не удостоит сына ни словом сверх самого необходимого, чего требуют приличия. Но трудней всего Фрэнку было оказаться лицом к лицу с детьми — со стыдом, с позором вернули домой яркую птицу, так и не пришлось ей взмыть в небо, крылья подрезаны и песнь замерла в горле.
Мэгги дождалась, пока Фиа не обошла на ночь все спальни, выскользнула в приотворенное окно и побежала на задворки. Она знала, Фрэнк забьется на сеновал, подальше от отца и от всех любопытных взглядов.
— Фрэнк, где ты, Фрэнк? — позвала она громким шепотом, пробираясь в безмолвной кромешной тьме сарая, босыми ногами чутко, точно зверек, нащупывая куда ступить.
— Я здесь, Мэгги, — отозвался усталый голос, совсем не похожий на голос Фрэнка, угасший, безжизненный.
И она, подошла туда, где он растянулся на сене, прикорнула у него под боком, обняла, насколько могла дотянуться руками.
— Ой, Фрэнк, я так рада, что ты вернулся! Фрэнк глухо застонал, сполз пониже и уткнулся лбом ей в плечо. Мэгги прижала к себе его голову, гладила густые прямые волосы, бормотала что-то ласковое. В темноте он не мог ее видеть, от нее шло незримое тепло сочувствия, и Фрэнк не выдержал. Он зарыдал, все тело сжималось в тугой узел жгучей боли, от его слез ночная рубашка Мэгги промокла, хоть выжми. А вот Мэгги не плакала. В чем-то она, эта малышка, была уже настолько взрослая и настолько женщина, что ощутила острую неодолимую радость: она нужна! Она прижала к груди голову брата и тихонько покачивалась, будто баюкала его, пока он не выплакался и не затих, опустошенный.
24 
