211 
— А как ты попала в Каллоуденский театр?
— Меня прослушали.
— И приняли?!
— Твоя вера в таланты собственной дочери просто умилительна, мама. Конечно, меня приняли! К твоему сведению, я великолепна. И когда-нибудь стану знаменитостью.
Мэгги развела в миске зеленую глазурь и начала осторожно покрывать ею готовое печенье.
— Для тебя это так важно, Джас? Так хочется славы?
— Надо думать. — Джастина посыпала сахаром масло, до того размякшее, что оно заполнило миску, точно сметана: хотя старую дровяную плиту и сменили на газовую, в кухне было очень жарко. — Мое решение твердо и непоколебимо, я должна прославиться.
— А замуж ты не собираешься? Джастина презрительно скривила губы.
— Черта с два! Всю жизнь утирать мокрые носы и грязные попки? И в ножки кланяться какому-нибудь обалдую, который подметки моей не стоит, а воображает себя моим господином и повелителем? Дудки, это не для меня!
— Нет, Джастина, ты просто невыносима! Где ты научилась так разговаривать?
— В нашем изысканном колледже, разумеется. — Джастина быстро и ловко одной рукой раскалывала над миской яйцо за яйцом. Потом принялась яростно сбивать их мутовкой. — Мы все там весьма благопристойные девицы. И очень образованные. Не всякое стадо безмозглых девчонок способно оценить всю прелесть таких, к примеру, латинских стишков:
Некий римлянин из Винидиума
Носил рубашку из иридиума.
Говорят ему:
— Не странно ль ты одет? -
А он в ответ: «Id est bonum sanguinem praesidium»13.
Губы Мэгги нетерпеливо дрогнули.
— Конечно, очень неприятно признаваться в своем невежестве, но все-таки объясни, что же сказал этот римлянин?
— Что это чертовски надежный костюм.
— Только-то? Я думала, услышу что-нибудь похуже. Ты меня удивляешь. Но хоть ты и очень стараешься переменить разговор, дорогая дочка, давай вернемся к прежней теме. Чем плохо выйти замуж?
Джастина насмешливо фыркнула, довольно похоже подражая бабушке.
— Ну, мама! Надо же! Кому бы спрашивать! Мэгги почувствовала — кровь прихлынула к щекам, опустила глаза на противень с ярко-зелеными сдобными елочками.
— Конечно, ты очень взрослая в свои семнадцать лет, а все-таки не дерзи.
— Только попробуй ступить на родительскую территорию, сразу тебя обвиняют в дерзости — правда, удивительно? — осведомилась Джастина у миски со сбитыми яйцами. — А что я такого сказала? Кому бы спрашивать? Ну и правильно сказала, в самую точку, черт возьми! Я же не говорю, что ты неудачница, или грешница, или что-нибудь похуже. Наоборот, по-моему, ты на редкость разумно поступила, что избавилась от своего муженька. На что тебе дался муж? Денег на жизнь тебе хватает, мужского влияния на твоих детей хоть отбавляй — вон сколько у нас дядюшек. Нет, ты очень правильно сделала! Замужество — это, знаешь ли, для безмозглых девчонок.
— Ты вся в отца.
— Опять увертки. Если я тебе чем-то не угодила, значит, я вся в отца. Что ж, приходится верить на слово, я-то сего достойного джентльмена сроду не видала.
— Когда ты уезжаешь? — в отчаянии спросила Мэгги.
— Жаждешь поскорей от меня избавиться? — усмехнулась Джастина. — Ничего, мама, я тебя ни капельки не осуждаю. Но что поделаешь, обожаю смущать людей, а тебя особенно. Отвезешь меня завтра к сиднейскому самолету?
— Давай лучше послезавтра. А завтра возьму тебя в банк. Сама посмотришь, что у тебя на текущем счету. И вот что, Джастина…
Джастина подбавляла муку и ловко управлялась с тестом, но, услышав что-то новое в голосе матери, подняла голову.
— Да?
— Если у тебя что-нибудь не заладится, прошу тебя, возвращайся домой. Помни, в Дрохеде для тебя всегда найдется место. Что бы ты ни натворила, чем бы ни провинилась, ты всегда можешь вернуться домой.
Взгляд Джастины смягчился.
— Спасибо, мам. В глубине души ты старушка неплохая, верно?
— Старушка? — ахнула Мэгги. — Какая же я старуха! Мне только сорок три.
— О господи! Так много?
Мэгги запустила в нее печеньем-елочкой и угодила по носу.
— Вот негодяйка! — Она засмеялась. — Ты просто чудовище! Теперь я чувствую, что мне уже все сто.
Дочь широко улыбнулась.
Тут вошла Фиа проведать, что делается на кухне; Мэгги обрадовалась ей как спасению.
— Знаешь, мама, что мне сейчас заявила Джастина? Зрение Фионы ослабло, немалого труда ей стоило теперь вести счета, но за потускневшими зрачками ум сохранился по-прежнему зоркий.
211 
