223 
После этих слов она одарила его «Посулом великолепной ночи».
— Но прежде ты должен сделать всего лишь одну вещь.
— Что именно? Оставить свою жену? — спросил Гай, утирая влажный подбородок.
Она отпрянула от него. Попал пальцем в небо! Как ты можешь! Гай начал было извиняться за свое легкомыслие, когда она сказала:
— Да нет, конечно. Я не хочу, чтобы ты ее оставлял. За кого ты меня принимаешь? — И в этом ее вопросе не было никакого упрека, он весь был исполнен духом чисто исследовательского интереса. — Я не хочу, чтобы ты ее оставлял. Я лишь хочу, чтобы ты ей обо всем рассказал.
Кит, оставаясь в спальне, наслаждался свободой смаковать дым сигареты, честно им заработанной. Формально курение в спальне было запрещено, хотя Николь, заядлая курильщица, все время там курила. Теперь она стояла в дверях, скрестив на груди руки.
— Куртка, блин, хороша, — заметил Кит.
Она окинула его медленным оценивающим взглядом — словно завороженная, дюйм за дюймом с отвращением оглядела его целиком, от ступней (мелко подрагивающих, с красными подошвами) и до лица, которое казалось задумчивым, важным, едва ли не величавым.
— Эта куртка, Кит, выглядит на тебе великолепно. И ты в ней выглядишь великолепно.
— Благодарствую.
— Я, Кит, очень надеюсь, что тебя не испугает эта фигня с ТВ, — сказала она и заметила, что лицо его мгновенно осунулось. Язык Кита, казалось, пытался теперь вытолкнуть изо рта какие-то слова. — Разве не этого ты добивался? Разве не этого мы с тобой добивались? А, Кит?
— Но это, типа, вторжение в частную жизнь.
— Или переход на положение звезды… На ТВ, Кит, все неправда, как ты только что мог в этом убедиться. Или — не обязательно правда. Дорогой мой, ты должен выкинуть это из головы и все предоставить мне. Позволь мне представлять твои интересы. Я, Кит, тебя не подведу. Сам знаешь.
— Благодарствую. Ценю.
— Я сделала для тебя новую киношку. Но ты, в некотором смысле, одну уже видел. И, судя по твоему шаловливому выражению, успел уже — успел уже заняться любимым делом.
— Да, — растерянно сказал Кит, отводя глаза. — Уже успел.
Кит прошел по коридору и вышел через парадную дверь, насвистывая «Добро пожаловать в мой мир». На ходу ему случилось бросить взгляд на ее имя под звонком. 6: СИКС. Шесть. 6! — думал Кит. 3 на двойном!.. Какая мерзость. Наихудший вариант на двойном кольце. Никогда и близко к нему не подбирайся, если только тебя не угораздило выбить на двойном долбаные 12, а потом на двойном же еще и 6. Тьфу, пропасть!
Для любого игрока в дартс 3 на двойном — это ужас, кошмарный сон. Прямо как на дне вроде этого, в шесть часов, ты, типа, попадаешь именно туда. А если ты попадешь в 1, в 1 на двойном? Тяжко… Ну и дартс! Старушка Ник. 3 на двойном. 6. 6. 6. Отвратительно. Омерзительно. Ну и гадость…
Мимо него проковыляла, подстегивая себя самодельным хлыстиком, старуха с волосами, похожими на волокна кокосового ореха. Несколько мгновений Кит стоял там, слушая или, по крайней мере, слыша всхлипывания города, похожие на младенческий плач или собачий вой, на бессловесный, пред-словесный ответ наследникам миллениума, ожидающим своего наследства.
Водрузив на нос очки черепаховой оправы и облачившись в серый шелковый халат, Гай стоял на коленях, нависая над своим «Новаком»; длинная его спина была согнута, образуя совершенный полукруг, словно транспортир, а изящно очерченный нос был в нескольких дюймах от доски (эта замысловатая поза как будто облегчала боль в паху и помогала его сдавленному сердцу, которое все время очень его беспокоило): после шести ходов он сумел взять всего одну пешку и лишь наполовину надеялся продержаться до того, что принято называть миттельшпилем. Он хотел продержаться как можно дольше, потому что, когда он проиграет, ему придется идти к Хоуп, чтобы раскрыть ей всю правду.
Каждые несколько минут Гай, не оборачиваясь, брал из соломенной корзины завернутую в бумагу игрушку и через плечо швырял ее Мармадюку. Таким образом, прежде чем раскурочить очередную игрушку, Мармадюку сначала приходилось ее развернуть, и это занимало у него какое-то время. Гай слышал, как тот сердито сопел, разрывая бумагу, и как кряхтел потом, когда игрушка начинала ломаться, поддаваясь его усилиям.
Одна из бед состояла в том, что с шахматами было покончено, шахматы были мертвы. У чемпиона мира не было теперь ни единого шанса против Гаева «Новака», который стоил 145 фунтов. Созданные человеком, шахматы могли какое-то время противостоять компьютерам; но время это истекло и уже не вернется. Когда-то борьба шла на равных, но теперь компьютеры сшибли шахматы с ног, и те, отфыркиваясь и норовя поскорее спрятаться в свои коробки, сдавались в первом же раунде. А вот игры между компьютерами были столь затяжными и окольными, что никому не хватало терпения следить за ними; их хитроумные маневры были недоступны человеческому пониманию, ибо все фигуры постоянно перестраивались, оказываясь в первом ряду (как если бы за ними было бесконечное множество предыдущих рядов — минус первый, минус второй, минус энный ряд), в течение долгих дней снова и снова проходя через множество тщательно рассчитанных, повторяющихся ходов (причем за все это время бывала взята едва ли не одна фигура). Запрограммированные исключительно на победу, компьютеры играли как самоубийцы… У Гая дернулся нос, когда он увидел, что один из слонов остался неприкрытым. Это не было чем-то необычным: «Новак» всегда подставлял ему малозначащие фигуры, и даже компьютерный ферзь частенько оказывался en prise. Он мог его взять, но что с того? Он взял слона. Ответ «Новака» был убийственным.
223 
