Особенно,... 
48 
Лаодика не сводила лихорадочного взора с Фарнака, который стоял в окружении стражников, уперев глаза в пол. Никому из присутствующих не суждено было забыть этот ее взгляд, хотя многие и пытались: здесь были и страх, и ужас, и восторг, и печаль — богатейшая, постоянно меняющаяся гамма чувств. Она ничего не говорила, ибо просто не могла произнести ни слова; ее губы медленно растянулись, обнажив крупные желтые зубы, шея и спина изогнулись, да так сильно, что она уперлась затылком в колени с обратной стороны; тело ее начали сотрясать судороги, становившиеся все чаще и сильнее, пока все тело не забилось о ложе.
— У нее припадок! — сипло произнес Гордий.
— Именно, — пренебрежительно отозвался Митридат. — И припадок этот ее прикончит, вот увидишь.
Он наблюдал за сестрой с подлинно клиническим интересом, поскольку неоднократно подвергался сходным приступам той же силы, однако ни разу не имел удовольствия любоваться этим зрелищем в своем большом серебряном зеркале.
— Я питаю надежду, — сообщил он присутствующим, наблюдающим вместе с ним за конвульсиями Лаодики, — создать универсальное противоядие, магический эликсир, способный излечить от отравления любым ядом, будь он растительного, животного, рыбного или минерального происхождения. Для этого я ежедневно выпиваю состав, включающий не менее сотни различных ядов, иначе моя невосприимчивость к ядам непозволительно ослабеет. После этого я выпиваю состав из сотни противоядий. — Обращаясь к Гордию, он добавил: — В противном случае мне становится несколько не по себе.
— Вполне понятно, властелин, — прокаркал Гордий, которого била такая сильная дрожь, что он опасался, как бы царь не заметил этого.
— Осталось недолго, — бросил Митридат.
Он не ошибся. Судороги Лаодики становились все страшнее, ее едва не завязывало узлом. В глазах же по-прежнему горело сознание; когда они наконец устало закрылись, все поняли, что наступила смерть. Она так и не взглянула на брата — потому, возможно, что судороги начались в тот момент, когда она смотрела на Фарнака, а потом ее воле уже не подчинялись даже мускулы, управляющие движениями глаз.
— Замечательно! — воскликнул воодушевленный царь и указал подбородком на Фарнака. — А теперь — его!
Никто не осмелился спросить, каким способом надлежит умертвить второго заговорщика, так что смерть Фарнака оказалась куда более прозаической, нежели смерть его возлюбленной Лаодики: конец его страданиям положило лезвие меча. Все те, кто наблюдал за последними минутами Лаодики, усвоили урок; на жизнь царя Митридата VI после этого не покушались долго, очень долго.
* * *
Путешествие из Пессинунта в Никомедию позволило Марию убедиться, что Вифиния весьма богата. Подобно всей Малой Азии, она была очень гористой, однако горы Вифинии, за исключением массива Мисийский Олимп в Прусе, были ниже, округлее и приятнее глазу, чем хребет Тавр. Здесь спокойно протекали многочисленные реки, на полях вызревали хлеба, которых хватало для прокорма населения и армии, а также выплаты дани Риму. Бобовые давали богатый урожай, овцы благоденствовали, овощи и фрукты не переводились. Народ, как заметил Марий, выглядел сытым, довольным и здоровым; все деревни, через которые пролегал путь Мария с семейством, были населенными и зажиточными.
Однако совсем иную картину нарисовал путешественнику царь Никомед II, когда Гай Марий прибыл в его столицу Никомедию и разместился во дворце на правах почетного гостя. Сам дворец оказался небольшим, но Юлия поспешила уведомить Мария о том, что собранные здесь произведения искусства отличаются высочайшим качеством, дворец выстроен из самых лучших материалов и представляет собой архитектурный шедевр.
— Царь Никомед далеко не беден, — заключила она.
— Увы, — не соглашался царь Никомед, — я очень беден, Гай Марий. Но я властвую в бедной стране, так что иного и ожидать нельзя. К тому же Рим не облегчает мне жизнь.
Они сидели на балконе с видом на город; морская гладь была в тот день настолько безмятежна, что в ней, как в зеркале, отражались горы. Очарованному Марию казалось, что Никомедия повисла в воздухе, а плывущие в небе редкие облачка — это вереница осликов, марширующих по лазури залива.
— Что ты хочешь этим сказать, царь? — спросил Марий.
— Возьми для примера позорную историю с Луцием Лицинием Лукуллом, случившуюся пять лет назад, — начал Никомед. — Ранней весной он потребовал, чтобы я выставил два легиона для войны с рабами в Сицилии. — В голосе царя звучало раздражение. — Я объяснял, что у меня нет для него войска, поскольку римские сборщики податей обращают моих подданных в рабство. «Освободи моих подданных, обращенных в рабство, как того требует решение Сената, дарующее свободу всем рабам из союзных Риму государств! — воззвал я к нему. — Тогда у меня опять появится армия, а моя страна снова узнает, что такое процветание». Знаешь, каков был его ответ? Мол, Сенат имел в виду рабов из италийских союзнических городов!
48 
