Особенно,... 
44 
— А случается ли, чтобы цензоры заключали контракт с компанией, предложившей меньше, чем другая, обещающая максимум?
— На моей памяти такого не случалось.
— Скажи мне, прогнозы этих компаний — остаются ли они в рамках разумного или же чересчур оптимистичны? — Задавая вопрос, Митридат заранее знал ответ.
— А сам ты как думаешь? Публиканы, делая свои оценки, опираются на данные, получаемые в саду Гесперид, а не в Малой Азии Атталы! Стоит нашему производству хоть немного упасть, как публиканов охватывает паника: как же, сумма, которую они подрядились уплатить казне, грозит превысить реальный сбор! Если бы они, заключая контракты, оперировали реальными цифрами, всем было бы только лучше. А так, чтобы заплатить налоги, мы должны не потерять ни одного зернышка в амбарах, сохранить всех овец и приплод при ягнении, продать все амфоры с вином, все коровьи шкуры, все меры оливок, все до последней нитки, и если мы этого не сделаем, сборщики налогов начнут выжимать нас, как белье после стирки, — с горечью растолковывал купец.
— Как именно они вас притесняют? — полюбопытствовал Митридат, который не заметил в провинции ни единого армейского лагеря.
— Призывают киликийских наемников из районов, где голодают даже выносливые киликийские овцы, и предоставляют им полную свободу распускать руки. Я видел, как целые области продавались в рабство, до последней женщины и ребенка, независимо от возраста. Видел, как в поисках денег перекапывались поля и сносились дома. Друг мой, если бы я поведал тебе обо всем, что вытворяют сборщики налогов, ты залился бы слезами! Конфисковывается весь урожай, за исключением самой малости, потребной для пропитания земледельца и его семьи и следующего сева, из стада забирают ровно половину поголовья, лавки и склады подвергаются ограблению. Хуже всего то, что люди, боясь таких бед, привыкают врать и жульничать: ведь в противном случае они вообще всего лишатся.
— И все эти собирающие налоги публиканы — римляне?
— Римляне или италики, — сказал купец.
— Италики… — задумчиво протянул Митридат, сожалея о том, что провел целых семь лет жизни, скрываясь в понтийских чащобах; пустившись в путешествие, он раз за разом убеждался, что ему недостает образованности, особенно в области географии и экономики.
— В общем-то, это те же римляне, — снова пустился в объяснения купец, который тоже не видел слишком большой разницы. — Они — выходцы из окрестностей Рима, называемых Италией. Стоит им сойтись вместе, как они переходят на латынь, вместо того чтобы взяться за ум и поговорить по-гречески. Все они обряжаются в бесформенные туники, какие постыдился бы напялить последний пастух, — не имеющие ни одной складки, которая придала бы им изящества. — Купец хвастливо указал на собственную тунику, полагая, что ее покрой льстит его тщедушной фигурке.
— А носят ли они тоги? — осведомился Митридат.
— Иногда. По праздникам, а также в тех случаях, когда их вызывает к себе наместник.
— И италики тоже?
— Чего не знаю, того не знаю, — пожал плечами купец. — Наверное.
Подобные беседы оказывались для Митридата исключительно полезными; на него раз за разом изливали ненависть к публиканам и их наймитам. В провинции Азия существовало еще одно процветающее занятие, на которое также наложили лапу римляне: то было ростовщичество — под такие чудовищные проценты, на которые, казалось бы, не должен соглашаться ни один уважающий себя должник и которых не должен взимать ни один кредитор, если только он не людоед. Как выяснил Митридат, ростовщики, как правило, состояли на службе у собирающих налоги компаний, хотя последние не входили с ними в долю. Митридат пришел к заключению, что для Рима его провинция Азия — жирная курица, которую он ощипывает, не проявляя к ней иного интереса. Они наезжают сюда из Рима и его окрестностей, носящих название Италия, грабят население, а потом возвращаются домой с туго набитыми кошельками, совершенно безразличные к бедам тех, кого они притесняют, — народам дорийской, эолийской и ионийской Азии. Как их за это ненавидят!
После Пергама царь отправился в глубь территории, мало интересуясь областью под названием Троада, и очутился на южном побережье Пропонтиды, подле Кизика. Отсюда он пустился вдоль берега Пропонтиды в процветающий вифинийский город Прусу, раскинувшийся на склоне огромной заснеженной горы, именуемой Мисийским Олимпом. Обратив внимание на отсутствие у местного населения какого-либо интереса к интригам их восьмидесятилетнего царя, Митридат проследовал дальше, в столицу Никомедию, где помещался двор престарелого правителя. Этот город тоже оказался зажиточным и многолюдным; на самом высоком холме, на акрополе, возвышались святилище и дворец.
44 
