238 
— Я не увижу тебя после ид? Ты придешь завтра?
— Сегодня я весь твой, любовь моя, но на рассвете должен вернуться в город. Слишком много работы.
— Тогда завтра вечером?
— Увы! Лепид устраивает званый обед для одних лишь мужчин, и я не могу туда не явиться. Я должен быть там. По крайней мере, у меня появится шанс пожать руки тем, с кем иной возможности повидаться не будет. Да и было бы неучтиво первый раз сказать Бруту и Кассию об их провинциях в присутствии всего сената.
— Еще два больших человека, с которыми я незнакома.
— Фараон, тебе уже двадцать пять лет, и ты вполне взрослая, чтобы понимать, что многие известные мужчины и женщины Рима не хотят иметь с тобой дела, — спокойно заметил Цезарь. — Они называют тебя царицей зверей и винят тебя в моих якобы монархических настроениях. Считают, что ты на меня дурно влияешь.
— Идиотизм! — возмутилась она, выпрямляясь. — Никто на свете не может повлиять на тебя!
Марк Эмилий Лепид очень преуспел с тех пор, как Цезарь занял диктаторский пост. Самый младший из трех сыновей того Лепида, который вместе с отцом Брута восстал против Суллы, он родился в сорочке. Это считалось счастливым знаком. Так все и вышло. Он был еще слишком мал, чтобы участвовать с отцом в мятеже. Старший из трех сыновей Лепида погиб, а средний, Павел, провел много лет в изгнании. Семья была в высшей степени патрицианской, но после того как разрыв сердца унес Лепида-старшего в иной мир, казалось, у нее не осталось шансов восстановить свое положение среди самых знатных римских семей. Цезарь, подкупив возвращенного из ссылки Павла, надеялся с его помощью сделаться консулом, не пересекая померия. К сожалению, Павел оказался слизняком. Он не стоил тех огромных денег, что Цезарь ему заплатил. Курион стоил меньше, но сделал гораздо больше.
Что бы Цезарь ни предпринимал, пытаясь противостоять шквалу нападок, ничто ему не помогало. Оставалось одно — перейти Рубикон. Это была его последняя ставка. А Марк Лепид, самый младший в своей родовой ветви, тут же поставил на Цезаря и с тех пор никогда не оглядывался на прошлое. Он малость чокнутый и не ладит с законом, говорили о нем окружающие. Всегда выкручивается, чтобы платить поменьше налогов, а политически — полный ноль. Но два ценных качества перевешивали недостатки. Он был человеком Цезаря и достаточно знатным аристократом, чтобы придать фракции Цезаря респектабельный вид.
Его первая жена была бесприданницей из рода Корнелиев Долабелл, но вскоре после родов она умерла. Следующая жена пришла с приданым в пятьсот талантов. Она была средней дочерью Сервилии и ее второго мужа Силана. Юнилла вышла за него замуж за несколько лет до того, как Цезарь перешел Рубикон. И все те годы ее деньги держали Лепида на плаву. А в начале гражданской войны теща Лепида была очень рада, что он и Ватия Исаврик вошли в лагерь Цезаря, поскольку Брут и Тертулла выбрали лагерь Помпея. Кто победит, для Сервилии не имело значения. Проиграть она не могла.
Зять Лепид нравился Сервилии меньше других, в основном потому, что говорил ей в глаза все, что думал. Ему и в голову не приходило льстить ей. Высокому, красивому, статному, кровно связанному с Юлиями Цезарями аристократу было все равно, какого мнения о нем Сервилия. Да и Юнилле, которая очень любила Лепида. У них родились два сына и дочь. Дети как дети, спокойные, никаких особых отличий.
Разбогатев под рукой Цезаря, Лепид купил внушительный особняк на Гермале, северо-западной стороне Палатина, с видом на Форум и со столовой, достаточно просторной, чтобы вместить шесть пиршественных кушеток. Повара у него были не хуже, чем у Клеопатры, а винный погреб хвалили все, кому выпала честь судить о его содержимом не понаслышке.
Хорошо сознавая, что Цезарь сразу после заседания сената может уехать из Рима, Лепид заручился его обещанием отобедать у него накануне мартовских ид. Будут лишь мужчины, среди них Антоний, Долабелла, Брут, Кассий, Филипп. Он звал и Цицерона, но тот отклонил приглашение. Сказал, что нездоров.
К его удивлению, Цезарь пришел раньше всех.
— Дорогой Цезарь, я думал, ты придешь последним и уйдешь первым, — приветствовал гостя в огромном атрии хозяин дома.
— В моем сумасшествии есть система, дорогой заместитель, — сказал Цезарь, одной рукой указывая на замершую сзади свиту, в которую входил и египетский врач. — Боюсь, мне придется проявить непростительную невежливость, работая во время трапезы, поэтому я пришел пораньше, чтобы просить тебя посадить меня на самое дальнее ложе, где я буду один. Устрой на locus consularis кого захочешь, а меня помести там, где я смогу читать, писать и диктовать, не отвлекая других гостей.
238 
