ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Мода на невинность

Изумительно, волнительно, волшебно! Нет слов, одни эмоции. >>>>>

Слепая страсть

Лёгкий, бездумный, без интриг, довольно предсказуемый. Стать не интересно. -5 >>>>>

Жажда золота

Очень понравился роман!!!! Никаких тупых героинь и самодовольных, напыщенных героев! Реально,... >>>>>

Невеста по завещанию

Бред сивой кобылы. Я поначалу не поняла, что за храмы, жрецы, странные пояснения про одежду, намеки на средневековье... >>>>>

Лик огня

Бредовый бред. С каждым разом серия всё тухлее. -5 >>>>>




  135  

— Миссис Маркс, вы понимаете, какой вы столп реакционности?

Она спросила, улыбаясь:

— А что это слово значит, моя дорогая?

— Для меня оно очень много значит, — сказала я.

— И все же в ночь после того, как ваш мужчина вам сказал, что он не женится на вас, вы с ним фригидны?

— Но он говорил или иначе давал мне это понять и раньше, и я не делалась от этого фригидной.

Тут я поняла, что лукавлю, и признала:

— Да, это правда: то, как я откликаюсь на него в постели, зависит от того, как он ко мне относится.

— Конечно, вы же настоящая женщина.

Миссис Маркс произносит эти слова — «женщина», «настоящая женщина», точно так же, как она произносит слова «художник», «подлинный художник». Это некий абсолют. Когда она сказала, что я настоящая женщина, я начала смеяться, и я ничего не могла с собой поделать, и через некоторое время рассмеялась и она. Потом она поинтересовалась, почему я смеюсь, и я ей объяснила. Она была уже близка к тому, чтобы воспользоваться случаем и ввернуть слово «искусство» — которое ни одна из нас ни разу не употребила с тех пор, как я перестала видеть сны. Но вместо этого она сказала:

— Почему вы, общаясь со мной, никогда не упоминаете о своих политических взглядах?

Я подумала и ответила:

— Что касается КП, меня швыряет от ненависти к ней и страха перед ней к отчаянному за нее цеплянию и обратно. К цеплянию, вызванному потребностью ее защитить, присмотреть за ней, — вы это понимаете?

Она кивнула, и я продолжила:

— И Дженет. Временами я очень сожалею о том, что она есть, потому что из-за нее я вынуждена отказываться от слишком многого, но в то же время я ее люблю. И Молли. В какое-то мгновение я могу ее возненавидеть за то, что она ведет себя со мною как командирша, что она меня так опекает, но через минуту я уже ее люблю. И с Майклом — все то же самое. Поэтому мы, очевидно, можем ограничиться анализом отношений с кем-нибудь одним из них, чтобы понять мое устройство в целом, мою личность.

Тут она улыбнулась, сухо, и сказала: — Очень хорошо. Давайте ограничимся Майклом.


15 марта, 1950


Я пришла к миссис Маркс и сказала ей, что, хотя я испытываю с Майклом счастье, которого не знала раньше, в то же время происходит что-то, чего я не могу понять. Я засыпаю в его объятиях, я в них растворяюсь, я счастлива, а утром я просыпаюсь с какой-то неприязнью и обидой.

На что она сказала:

— Ну что же, дорогая моя, тогда, быть может, вам уже пора снова видеть сны?

Я начала смеяться, а она сидела и ждала, когда я успокоюсь, и я потом признала:

— Вы всегда выигрываете.

И прошлой ночью я снова стала видеть сны, как будто мне отдали команду это делать.


27 марта, 1950


Во сне я плачу. Когда я просыпаюсь, я помню только то, что плакала. Когда я это рассказала миссис Маркс, она заметила:

— Те слезы, которые мы проливаем во сне, единственные подлинные слезы нашей жизни. Когда мы пробуждаемся, мы плачем только из жалости к себе.

Я сказала:

— Это очень поэтично, но я не верю, что вы так действительно считаете.

— А почему же нет?

— Потому что, когда я засыпаю и знаю, что я буду плакать, мне это знание приносит удовольствие.

Она улыбается; я жду, я готова, — но теперь она уже мне не помогает.

— Уж не собираетесь ли вы высказать предположение, — говорю я, иронично, — что я мазохистка?

Она кивает: разумеется.

— Есть в боли наслаждение, — говорю я, выступая в качестве рупора ее мыслей.

Она кивает. Я говорю:

— Миссис Маркс, печальная и ностальгическая боль, что заставляет меня плакать, — это то же чувство, которое меня подвигло написать мою проклятую книгу.

Она резко выпрямляется, сидит прямая и напряженная, она шоке. В шоке потому, что я посмела назвать книгу, искусство, это благороднейшее действо, проклятым. Я продолжаю:

— Все, что вы сделали, — вы постепенно, шаг за шагом, подвели меня к субъективному пониманию того, что я и раньше знала, — что сам источник книги был отравлен.

Она говорит:

— Самопознание — это и есть все более и более глубокое понимание того, что человек и раньше уже знал.

Я возражаю:

— Но этого мало.

Миссис Маркс кивает, она молчит и думает. Я знаю: что-то назревает, но я не знаю что именно. Потом она спрашивает:

— А вы дневник ведете?

— Время от времени.

— А вы там пишете о том, что происходит здесь?

  135