Он говорит:
— Как это называется? Я не знаю английского слова. Эсток…
Может быть, и нет английского слова для узкого клинка, который вгоняют под ребра. Кардинал спрашивает:
— И это было?..
Это было двадцать лет назад. Урок усвоен накрепко. Ночь, лед, застывшее сердце Европы; лес, озеро, серебристое под зимними звездами; комната, свет камина, скользнувшая по стене тень. Он не видел убийцу, только движение тени.
— И все равно, — продолжает кардинал. — Я не встречался с мастером Ревеллом сорок лет. Он, небось, давно в могиле. А тот человек?.. Тоже давно мертв?
Деликатнейший из всех мыслимых способов полюбопытствовать у собеседника, есть ли за ним убийство.
— Да, милорд. Горит в аду, если вашей милости угодно.
Вулси улыбается — не из-за упоминания ада, а из-за учтивого признания широты своей власти.
— Значит, всякий, поднявший руку на юного Кромвеля, повинен геенне огненной?
— Вы бы его видели, милорд. Он был так грязен, что в чистилище его бы не пустили. Кровь Агнца, как нас учат, спасает грешников, но даже она не отмыла бы того малого дочиста.
— Я за то, чтобы в мире было как можно меньше грязи. — Вулси смотрит печально. — Вы ведь исповедались?
— Это было давно.
— Вы, конечно, исповедались?
— Милорд кардинал, я был солдатом.
— Солдаты чают Царствия Небесного.
Он смотрит Вулси в лицо. Поди пойми, во что кардинал верит.
— Мы все его чаем.
Как там в считалочке? Солдат, моряк, король, босяк.
— Итак, вы в юности были не сахар, — говорит кардинал. — Ça ne fait rien. [17] A тот грязный малый, который на вас напал… он ведь не был духовным лицом?
Улыбка.
— Я не спрашивал.
— Да, странные шутки выкидывает с нами память. Томас, я постараюсь в вашем присутствии не совершать резких движений, и все у нас будет хорошо.
И все же Вулси продолжает его разглядывать: удивление еще не улеглось. Они знакомы совсем недавно, и кардинал только-только — быть может, как раз сегодня вечером — взялся придумывать ему характер. В грядущие годы Вулси будет говорить: «Я часто сомневаюсь, так ли хорош монашеский идеал, особенно для молодых. Взять хотя бы моего слугу Кромвеля — он всю юность провел в тиши, почти исключительно за молитвой, постом и чтением Отцов Церкви. Потому-то теперь он такой буйный».
А когда собеседники, смутно припоминая человека исключительной сдержанности, удивятся: «Ваш слуга Кромвель? Неужто?» — кардинал будет отвечать, качая головой: «Разумеется, я пытаюсь загладить его выходки. Когда он бьет окна, я приглашаю стекольщика. А что до девушек, попавших в беду… я плачу бедняжкам из своего кармана».
Однако сейчас кардинал занят другим. Большие руки сцеплены, будто пытаются задержать уходящий вечер.
— Итак, Томас, вы собирались пересказать мне сплетни.
— Из того, сколько шелка заказывает король у торговцев тканями, женщины делают выводы, что у его величества новая… — Он не заканчивает фразу. — Милорд, как вы называете шлюху, если она — дочь рыцаря?
— Ммм… — задумчиво тянет кардинал, вникая в проблему. — В лицо — «миледи». За глаза… а как ее имя? Что за рыцарь?
Он кивает на то место, где десять минут назад стоял Болейн.
Кардинал подается вперед.
— Почему вы не сказали сразу?
— Как я мог?
Кардинал кивает, соглашаясь, что вклиниться с такой щекотливой темой в разговор было бы непросто.
— Но это не та Болейн, которая с Гарри Перси. Ее сестра.
— Ясно. — Кардинал снова откидывается в кресле. — Конечно.
Мария Болейн — миниатюрная блондиночка, по слухам, переспавшая со всем французским двором. Теперь она при английском дворе: всем улыбается, со всеми мила, не то что вечно хмурая младшая сестрица, ходящая за нею, как тень.
— Конечно, я наблюдал, на ком его величество задерживает взгляд, — говорит кардинал. Кивает самому себе. — Так значит, теперь они близки? Знает ли королева? Или вы не в курсе?
Кромвель утвердительно склоняет голову.
— Екатерина — святая, — со вздохом произносит кардинал. — Впрочем, будь я королевой и святой, я бы, наверное, не тревожился из-за Марии Болейн. Подарки, значит? Не слишком роскошные, говорите? В таком случае, мне ее жаль. Ей надо спешить извлечь из расположения монарха хоть какие-то выгоды, пока он не остыл. Не то чтобы у короля сейчас было так много интрижек, но говорят… говорят, когда его величество был молод и еще не король, именно супруга Болейна сделала его из девственника мужчиной.